До сих пор напряженный интерес исследователей и критиков вызывает проблема
взаимоотношений Вахтангова и Станиславского, эстетической системы МХАТа.
Вахтангов поставил такие интересные спектакли, как: «Праздник мира» Г. Гауптмана,
«Потоп» Ю. Бергера, «Росмерсхольм» Г. Ибсена, «Эрик XIV» А. Стриндберга в I
студии МХАТа; «Чудо святого Антония» М. Метерлинка (две редакции), «Свадьба» А.
Чехова (две редакции), «Принцесса Турандот» К. Гоцци в Мансуровской студии
(потом III студия МХАТа). Вахтангов жил в искусстве недолго: в 1911 году вступил
в труппу Художественного театра, в 1922 году, осуществив последний и самый
знаменитый свой спектакль – «Принцессу Турандот», умер.
Режиссер Вахтангов Евгений Багратионович
Он начинал свое режиссерское поприще в то же самое предреволюционное
десятилетие, что и Таиров, но принадлежал уже к иному художественному поколению.
В начале своего пути – Вахтангов страстный пропагандист рождавшейся системы
Станиславского, один из первых и лучших ее педагогов в студии МХАТа. Он целиком
и страстно захвачен тончайшим психологическим искусством Художественного театра,
особым и несравненным даром МХАТа «вглядываться в потайные извилины души» (П.
Марков. «О Вахтангове»), в переживания человеческой личности.
Первые вахтанговские постановки – «Праздник мира» и «Потоп» – спектакли обостренного, обнаженного психологизма. Они шли на крошечной сцене студии в предельной близости к зрителю, от которого не скрывались самые затаенные движения души героев, тончайшие переливы их настроений и реакций. У видевших спектакли создавалось впечатление, что это предел психологического обнажения и обострения. Между тем в «Потопе» уже намечались черты нового художественного качества: в отчаяньи, страхе, проснувшейся жажде обновления у кучки американских обывателей, мелких жуликов и дельцов, которых «потоп» загнал в одно место, в их рутинном и инерционном возвращении к себе прежним, к пошлости и бессмыслице былого существования (как только миновала опасность наводнения и гибели под водой) – в стихии обостренного и сгущенного психологизма чудились контуры какого-то яркого, еще не выраженного до конца театрального решения.
В «Росмерсхольме» Г. Ибсена особенно вспоминалось, что режиссер Вахтангов – ученик Немировича-Данченко, постановщика «Карамазовых» и «Николая Ставрогина» по Достоевскому, мастера сгущенного психологизма и яркой театральности. (Вахтангов в письмах признавался, что первым ему дал ощущение театральности именно Немирович.) «Росмерсхольм» был глубоко психологическим спектаклем. Но он же был и спектаклем острой, четкой, напряженной формы. Спектаклем, где через свет и тьму, внезапные возникновения (а не просто выходы) героев и такие же жутковатые и внезапные исчезновения, растворения их в сумрачных складках сукон, обрамлявших спектакль, выражалось ибсеновское тревожное и трагическое мироощущение. В этой постановке Вахтангов шел к обобщению, искал свое понимание театральности.
В «Эрике XIV» А. Стриндберга (трагической повести о несчастном и безумном короле, раздираемом противоречиями души, среды, эпохи) режиссер Вахтангов не искал бытовой или исторической точности. Через рисунок мизансцен, скользящие, стремительные и неслышные проходы придворных, зловещий шаг королевы-матери (ее играла С. Бирман), несущей в себе зло, ненависть, месть, через сумрачность общей атмосферы, гулкую пустоту пространства сцены, странные, невозможные в Художественном театре гримы (кривые, изломанные брови, раскрашенные или мертвенно-бледные лица) режиссер хотел передать трагедию неизбежной обреченности, неотвратимость гибели, ожидающей мятущегося Эрика.
Далее ► Вахтангов и его театр
Главная ► Мода и история театра
