Петербург во время царствования Павла Петровича был вовсе не веселым городом. Совершив в январе 1797 года погребение Екатерины II и Петра III (гроб которого вырыли из могилы и похоронили заново с почестями, коих убитого монарха лишили при первом захоронении), Павел весной отправился на коронацию в Москву. Здесь, следуя общему стремлению к молниеносным переменам, производимым самодержцем, вслед за реформой мундиров у мужчин произошла «революция» в туалетах дам.
Художник Степан Щукин.
Портрет Павла I. 1797 год, Русский музей.
По приказу государя они сбросили наряды, напоминавшие времена Екатерины, и предстали «в туниках из кашемира, обшитых золотою бахромою; чудесные бриллианты охватывали короткие приподнятые рукава, а прическа на всех была греческая, украшенная по большей части повязками, усыпанными бриллиантами». В новом «наряде» явился и Павел – он наконец надел императорский венец и нигде не хотел с ним расставаться, появляясь на празднествах в малой «мантии и короне».
Павел I вступил на престол, когда ему уже перевалило за сорок. «Одаренный от природы большим умом, благородным чувствительным сердцем, он находился в течение тридцати лет под постоянным гнетом и принуждением», а став властелином, явил собою ужасающую «смесь строгости, мелочности, великодушия, требовательности, рыцарства и жестокости». Придирчивость его доходила порой до абсурда: он запретил носить круглые шляпы, усмотрев в них проявление вольнодумства, и по его указу полицейские сбивали их палками с прохожих; под угрозой лишения экипажей предписал отменить быструю езду; приказал, чтобы на улице его приветствовали пешие и конные, причем надо было обязательно останавливаться и выходить из карет, часто утопая по колено в снегу или грязи. Короче: во всем и везде желания и воля государя стали «руководящим принципом всех желаний и чувств».
Дмитрий Левицкий. Портрет
Екатерины Ивановны Нелидовой.
Русский музей, Санкт-Петербург.
Одно время капризы и вспыльчивость Павла умела усмирять его фаворитка Нелидова. Теперь же умную Нелидову сменила вздорная красавица Лопухина, и нрав монарха бушевал, не находя себе преград. Императрица Мария Федоровна «в печальном одиночестве утешалась музыкой, рисованием, гравированием и вышиванием». Вскоре после восшествия Павла на престол она приняла под свое «августейшее покровительство» все благотворительные и богоугодные заведения, и в первую очередь, конечно же, Воспитательный дом. Акт этот имел самое прямое отношение к театру.
Вволю насладившись почестями, император отправился в Петербург. Москва же возвращалась к привычной жизни, сообразуясь, правда, в кое-каких сторонах ее с требованиями и вкусами нового монарха. По прошествии не очень продолжительного траура начались и театральные представления. Первые спектакли состоялись при дворе еще во время коронационных торжеств в конце апреля 1797 года, а уже 3 мая Петровский театр показал публике «Пролог, называемый «Аполлон с музами», с хорами певчих и с новыми балетами». После «Пролога» зрители увидели комедию «Попугай»; по окончании ее их ожидал «Редут (общественное собрание), для которого откроется большая Ротунда».
Павел I, с детства любивший театр и имевший домашние сцены в Павловске и Гатчине, живо интересовался делами театральными, в том числе и московскими. Он вообще очень пристально приглядывался ко всем формам общественной жизни: балам, маскарадам и другим собраниям. Но больше всего императора волновали клубы.
Несмотря на то, что вожделенная корона находилась на его голове, державный скипетр в руках, страх и беспокойство не покидали Павла: «постоянная боязнь измены являлась главным стимулом его поступков». В обеих столицах «всякий чувствовал, что за ним наблюдали, всякий опасался товарища и собрания, которые, кроме кое-каких балов, были редки». Многие придворные и офицеры «всегда носили при себе запас денег на случай, если прямо со смотра или из дворца пришлось бы отправиться в Сибирские тундры».
К военным Павел особенно придирался. Перед каждым смотром (а он устраивал их беспрерывно) все тряслись как в лихорадке: «Боюсь за вас, накладные букли из шляп государь не любит, – предостерегал один генерал полковника, – и вы увидите, что за то вам будет беда». Прославленный Суворов говорил, что он ранен в сражении трижды, а при дворе Павла семь раз. «Строгость, касательно военных, была чрезмерна; за безделицу исключались из службы, заточались в крепость, ссылались в Сибирь. Аресты считались за ничто; случалось по несколько генералов, вдруг, на гауптвахте. Гражданским чиновникам и частным лицам бывало не легче». Каждый день приносил новые причуды императора, и современники решили, что «его голова была лабиринтом, где заблудился разум».
Далее ► Закат антрепризы Медокса
Главная ► Мода и история театра
