Медокс изо всех сил старался выдержать сравнение с лучшими домашними театрами. Он пригласил в качестве художника недавно прибывшего в Россию итальянца Пьетро Гонзаго, и 10 мая трагедию «Дидона» играли уже с его «новыми декорациями», а 21 июня «с декорациями придворного живописца Гонзаги» давали «новый балет «Мельник», сочинения балетмейстера Пинючи». Принялись опять за комедии и домашние любители театра.
Боровиковский Владимир Лукич.
Портрет Павла I в белом далматике.
Государственная Третьяковская галерея.
Однако «военный губернатор, управляющий гражданскою частию в Москве и Московской губернии» князь Долгорукий, напуганный строгостями Павла I, решил «справиться» по данному вопросу у него самого: «По отъезде моем для осмотру полков начались здесь в домах дворянских спектакли, представляемые их актерами. Я не давал на сие никакого позволения и не делал запрещения, а всеподданнейше Вашему Императорскому Величеству об оном донеся, ожидаю (как о сих спектаклях, тем, что писано о общих спектаклях, отнесть) высочайшего вашего императорского указа. Ноября 16 дня 1797 года».
Через неделю от государя пришел следующий рескрипт: «По представлению вашему о начавшихся в партикулярных домах спектаклях, запрещать их никакой надобности не нахожу, а заметить нужным почитаю: первое – чтобы не были представляемы никакие пиесы, которые не играны на больших театрах и которые через цензуру не прошли; второе – для таковых собраний, дабы в них сохраняем был надлежащий порядок, а равно и для наблюдения за исполнением, предыдущим пунктом предписуемого, быть всегда частному приставу, который за то и отвечать должен». А еще через месяц, 21 декабря 1797 года, в Москву прислали указ от генерал-прокурора князя Куракина: «Благоугодно Его Императорскому Величеству, дабы все начальствующие губерниями приняли в особое попечение доставлять установленный привилегиями Воспитательному дому доход с находящихся в порученных управлению их губерниях публичных увеселений и позорищ, разумея под сим как навсегда существующие, так и временно общественные и в частных домах открываемые театры, с которых поелику никакого сбора быть не может, то назначать взнос некоторой суммы с каждого представления».
Не все владельцы захотели сообразовать устройство своего домашнего театра с новыми предписаниями. И дело не в отчислении «некоторой суммы»: вряд ли кто-нибудь поскупился уважить самое Марию Федоровну, покровительствующую теперь Воспитательному дому. Но отдавать пьесы в цензуру и ставить уже игранные на городских театрах казалось очень унизительным. Однако больше всего, пожалуй, оскорбляло обязательное присутствие частного пристава.
Портрет графа Николая Петровича Шереметева.
Художник Николай Иванович Аргунов. Государственный Эрмитаж.
Николай Петрович Шереметев, имевший еще и в это время театр, ни с каким другим не сравнимый, закрывает его вскоре после того, как принимал у себя в Останкине только что коронованного Павла. Именно к этому моменту дворец был окончательно отстроен и полностью завершено оборудование сцены. Через неделю после посещения Павла у графа гостил польский король Станислав Август Понятовский, и оба раза хозяин потчевал венценосных особ своим лучшим спектаклем «Браки самнитян» с Парашей Жемчуговой в роли Элианы. Вскоре Николай Петрович переезжает в Петербург: по приказу императора (товарища его детских лет) он занял должность придворного обер-гофмаршала. Так обрывается существование лучшего домашнего театра Москвы, да и всей России.
Модное платье 1784 года. «Дама,
одетая в точности как Сюзанна» в
парижской постановке «Женитьба Фигаро».
Модель модного платья «на
парижский манер», которые носили
женщины в 80-х годах XVIII столетия.
Прекратили свою деятельность (некоторые только на время) и другие домашние театры: «в доме покойного тайного советника и кавалера князя Алексея Ивановича Гагарина (на Пречистенке)»; «в доме его превосходительства и господина действительного камергера Николая Никитича Демидова театр уничтожен, актеры, актрисы распределены по разным должностям, а оставлены одни музыканты»; «в доме генерал-майора и кавалера Гаврилы Ильича Бибикова был театр, а ныне же действий в оном никаких не имеется и музыканты, певчие, актеры и актрисы остались при господине своем в услужении».
Но многие пытались приспособиться к требованиям властей. Среди таковых оказался знакомый нам Дмитрий Емельянович Столыпин. «Взнос» своей доли в пользу Воспитательного дома он оформил весьма оригинально: сбор от представлений его труппы в Петровском театре пошел для «искупления содержащихся по долгам», то есть в пользу бедных, сидящих в долговой тюрьме. Столыпинские актеры и впоследствии играли у Медокса, и репертуар его домашнего театра стал неотъемлемой частью Московской публичной сцены.
Театр Дмитрия Емельяновича оказался на редкость долговечен и продолжал свою жизнь даже после смерти своего владельца, переданный по наследству его младшему брату (А. Е. Столыпин был прадедом М. Ю. Лермонтова). А незадолго до кончины своего второго хозяина труппа целиком, в количестве семидесяти человек, была продана «в казну» на Московскую императорскую сцену.
Так как теперь делами Воспитательного дома ведала сама императрица, то в его пользу участились разные пожертвования и подарки, среди которых случались и чисто «театральные» подношения. Например, в 1799 году графиня Головкина подарила богоугодному заведению принадлежавших ей крепостных танцовщиков, танцовщиц и музыкантов. До этого они уже несколько лет, как и столыпинские актеры, выступали в Петровском театре. С каждым годом взаимоотношения и расчеты его содержателя и Воспитательного дома становились все запутаннее и неразрешимее. «Кредиторы, не имея от Медокса никакого удовлетворения, утруждали просьбою государя императора», вследствие чего «высочайшим указом повелено было взять театр с долгами Медокса в ведение Опекунского Совета; и тогда управляли театром почетные господа опекуны, имея Медокса уже виц-директором».
Далее ► Государь Александр Павлович
Главная ► Мода и история театра
