Коронование Елизаветы происходило 25 апреля 1742 года. Много всяких коронаций видела старушка-Москва – торжественных, помпезных, спокойных, тревожных, многообещающих, – но, наверное, эта запомнилась как одна из самых веселых. Россия радовалась, и ее радость не омрачал в этот раз официальный траур по предыдущему умершему монарху, который обычно совпадал с любой коронацией.
Художник Георг Христоф Гроот.
Императрица Елизавета Петровна.
В императорскую коллекцию живописи этот портрет поступил в 1856 году из Английского дворца. Ранее находился в собрании графа Григория Орлова в Мраморном дворце (подарок Екатерины II).
Часто это бывала лишь формальность, но она все-таки накладывала определенный отпечаток на торжества; Елизавета же свергнутую «брауншвейгскую фамилию» поначалу собиралась отпустить восвояси (Анне Леопольдовне с ее семьей (в том числе и бывшим годовалым императором) разрешили уехать в герцогство Брауншвейгское, но с пути их завернули и отправили в ссылку.
Почти год Москва и приехавшая сюда часть барской России предавались всевозможным празднествам – зимним и летним, то в Кремле, то в Головинском дворце, то в частных домах, то в Оперном доме, то в подмосковных усадьбах. И Елизавета стала героиней и феей всех этих торжеств. А поскольку эту роль она будет играть и все последующие двадцать лет своего правления, то нам с вами необходимо пристальнее рассмотреть ее характер, привычки, пристрастия, так как именно они непосредственно влияли на события в области нас интересующей.
Художник Луи Каравак.
Портрет царевны Елизаветы
Петровны в детстве. Русский Музей.
С самого детства Елизавета Петровна отличалась необычайной подвижностью и веселым нравом. Когда сравнивали дочерей Петра I, то в старшей, Анне, всегда подмечали больше благородства и сдержанности, а в младшей, Елизавете, – живости и грации. Тогда она напоминала мотылька, беззаботно порхающего в саду. Сходство это подчеркивалось и ее одеждой – девочки до совершеннолетия носили тогда платье с корсажем на помочах, образовывавших сзади как бы крылышки. Во время празднования заключения мира со Швецией в Москве царь ввел в большое собрание двенадцатилетнюю Елизавету, велел подать себе ножницы и обрезал ими помочи, объявив таким образом о совершеннолетии дочери. Но еще раньше ей стали подыскивать достойного жениха. Самой большой мечтой Петра было породниться с королями, соединив Елизавету и Людовика XV, с которым они были ровесниками. Поэтому девочку обучали французскому языку, изящным манерам; кроме того, она выучилась безупречно танцевать, что отмечали все приезжие дипломаты. Но брак с королем не состоялся, а с другими предлагаемыми кандидатами все откладывался.
В повзрослевшей цесаревне начали проглядывать новые черты – «она не лишена ума, грациозна и очень кокетлива, но фальшива и честолюбива»; кроме того, явственно сказывались некоторые привычки отца и матери: Елизавета «без малейшего страха ездила верхом и смела былa на воде», не терпела церемониальный этикет, компанию водила часто с простолюдинами и любила их простые, а иногда и «грубые» (с точки зрения царедворцев) развлечения. Кое-кто из сановников начал укорять ее за особую ветреность. Рано развившаяся физически, не сдерживаемая строгим воспитанием, она часто являла уже в юности «порывы самые страстные». Со смертью матери Елизавете совсем «подрезали крылья», и она, предоставленная сама себе и опасаясь быть запертой в монастырь, жила одним днем – бездумно отдавалась веселью и голосу своего молодого, «слишком нежного сердца», как выразился один из придворных. Когда же жертвой ее чар стал совсем еще мальчик, но уже облеченный императорской властью, Петр II, Елизавете пришлось удалиться и жить в одном из своих сел: то в слободе Александровской, то в Покровском.
Там на приволье, без лишних глаз, жила она, как ей хотелось: часто охотилась, каталась на санях и коньках, водила хороводы с слободскими девушками и распевала песни со своими певчими. В ту пору, ущемленная то Долгорукими (при Петре II), то Анной Иоанновной, содержание Елизавета получала небольшое и поэтому носила «скромные платья из белого атласа», но в другом, особенно «в столе и питье», отказывать себе и своим приближенным не считала нужным. Однажды даже Верховный совет «очень затруднился и нашел нужным приказать, чтобы впредь в счетах (за вино) было больше благоразумия».
Далее ► Сердечные дела Елизаветы
Главная ► Мода и история театра
