Для новой потехи в Преображенском выстроили специальную комедийную хоромину, огороженную крепким забором с огромными воротами, к которым вел дощатый настил от самой реки. Комедийная хоромина срублена была из сосновых бревен и оказывалась внутри достаточно просторной, так что в ней могла уместиться многочисленная царская свита, а иногда и гости – чужестранные послы. Стены ее обили алым сукном, а пол устлали войлоком, поверх которого положили зеленое сукно. На «строение неба» (то есть потолка) в комедийной хоромине употребили лазоревую крашенину. Несколько десятков свечей в подсвечниках, прикрепленных к стенам, освещали яркое убранство: часть палаты отделена была завесой – это и служило сценой.
В театре, как и при всех важнейших государственных церемониях, строго соблюдался чин. Сам царь сидел в центре перед сценой в кресле, установленном на куске красного сукна, именитые бояре располагались на двух скамьях, поставленных позади царского места вдоль стен, остальные разместились по сторонам, а некоторые даже «стояли на самой сцене». При этом все бояре должны были стать так, чтобы не только царю не мешать смотреть, но чтобы все происходящее было видно из клети, находящейся в конце палаты. «Сквозь решетку или, вернее сказать, сквозь щели особого, досками отгороженного помещения» на сцену смотрела женская половина царской семьи: царица и царевны.
Заиграла музыка, завесу отодвинули, и перед застывшими зрителями появился «Мамурза
– оратор царя Артаксеркса, которому предисловие и скончание говорить». Эту
ответственную роль поручили сыну государева лейб-медика Лаврентия Блюментроста.
Предисловие было достаточно пространное и обращалось, конечно же, к государю:
«О, великий царю, пред ним же христианство припадает, Великий же и княже, иже
выю гордого варвара попирает! От силы бо твоего скифетра все страны севера,
востока и запада Трепещут и смиренно твоему державству себя повинуют. Ты
самодержец, государь, и обладатель россов, Еликих солнце весть, великих, малых и
белых. Повелитель и государь Алексей Михайлович!»
«Предисловие и скончание» исполнитель затвердил по-русски – это потребовало от новоявленного актера известного мужества. Что же касается всего действия комедии, то рядом с царем стоял толмач, переводивший ему непонятные речи, так как комедию разыгрывали немцы. Рассказывалось в ней о том, «как Артаксеркс велел повесить Амана по царицьшу челобитью и Мардохеину наученью», и показывала она, «како гордость сокрушается и смирение венец приемлет, Астинь бо отвергается, Есфирь же приемлет корону».
Сцена представляла дворец, изображенный рамами «перспективного письма», и в центре ее «на престоле» восседал Артаксеркс, облаченный в настоящую горностаевую мантию. На этого ряженого царя затаив дыхание смотрел царь настоящий: «все – и новые невиданные одежды, незнакомый вид сцены и стройные переливы музыки – без труда возбуждало удивление», хотя сюжет разыгрываемой комедии всем присутствующим был очень хорошо знаком по Библии.
Широко раскрытыми черными глазами взирала на это молодая царица. Сердце ее, вероятно, сильно билось оттого, что она должна была смутно чувствовать связь всего происходящего на сцене со своею судьбой: это ее, девицу из небогатого и незнатного рода, предпочел Алексей Михайлович многим знатнейшим боярским дочерям, как Артаксеркс предпочел бедную Эсфирь гордой Астини. Рядом с Натальей Кирилловной сидели дочери царя от первого брака и его сестры, среди которых любимая им Татьяна Михайловна занимала ближнее к царице место. Все они сейчас тоже замерли от напряжения, желая ничего не пропустить и все понять в этом диковинном действии. Среди них выделялась пятнадцатилетняя царевна Софья – ее тучноватое тело застыло в какой-то настороженной позе, а глаза с расширившимися зрачками неотрывно следили за всеми перипетиями этой библейской истории, ожившей в выдуманных подробностях на сцене. Она, пожалуй, лучше всех присутствующих понимала смысл совершавшегося здесь.
Далее ► Царевна Софья и представления
Главная ► Мода и история театра
