Но вот Петр Борисович появился в ложе со своими гостями, публика умолкла, «заиграл полный превосходный оркестр и занавесь поднялась». Давали лучший спектакль кусковской сцены «Браки самнитян» – «героическую оперу с пением» Гретри.
«Театр представлял живописную рощу, за которой вдали виднелся город». Появлялись два воина, Агапий и Парменон, в костюмах, напоминавших одеяние античных воителей: доспехи были надеты на длинную блузу, имевшую ниже талии вид короткой юбочки; на ногах – белые «нитяные чулки с пальцами» и высокие сандалии; на одном плече крепился короткий плащ. (Роли их исполняли первые певцы шереметевского театра: Агапия – Григорий Кохановский, Парменона – Андрей Новиков.) Влюбленные молодые люди по законам республики не имели права обнаружить свое чувство ни друг перед другом, ни перед предметом своей страсти; их тревожило: не любят ли они одну и ту же девушку, однако они хранили молчание – выбор любимой будет наградой храбрейшему из них после битвы.
Художник Николай Аргунов, 1789 год.
Татьяна Васильевна Шлыкова-Гранатова.
Музей в усадьбе Кусково.
Тем временем опускалась декорация, изображавшая городское предместье, где старейшины, женщины и девы провожали воинов. Девы обещали молить за них богов и старались хотя бы взором дать понять юношам о своих чувствах. За первым действием следовал балет, изображавший битву самнитян с врагами. Во французском оригинале они сражались с римлянами. У Шереметева же на сцену вторгались злободневные аналогии и поэтому римляне превратились в турок.
Во втором акте в лесу собирались девы, возглавляемые матерью красавицы Цефалиды, влюбленной в Агапия. Ожидая возвращения воинов, они украшали себя цветами, зная, что «красота их учинится наградой победителю». Сцена представляла зрелище «полное неизъяснимой грации». Красавицы в светлых богатых костюмах живописными группами располагались на фоне сочной зелени декораций. Довершала театральное очарование музыка Гретри, «склонного к чувствительности». Его трогательные простодушные мелодии, «окутанные пленительными гармониями», отличались живописной легкостью.
Самая юная из дев являла собой «обворожительную невинность». Ее роль исполняла
двенадцатилетняя Татьяна Шлыкова, получившая псевдоним Гранатовой. Она считалась
лучшей танцовщицей шереметевской труппы – ее движения были необыкновенно
выразительны, – и каждое слово арии звучало искренне:
«Хоть в младости нельзя мне знать,
Любовь когда и как родится.
Но в сердце пламень уже тлится.
Я тщусь надеждою себя питать!»
Актриса Прасковья Ивановна
Ковалева-Жемчугова в роли Элианы
Но вот вбегала Элиана – Прасковья Жемчугова, и сразу возникала новая нота, вносившая драматизм в эту идиллическую картину. Ее фигура, жесты и особенно лицо были полны вдохновения и притягательности, а глаза сверкали воинственным задором. Гибкость стана подчеркивал костюм: флеровая сорочка с пышными рукавами, украшенная дорогим серебряным кружевом; белый корсаж, расшитый золотом, и широкая белая юбка, отороченная внизу зеленым атласом с золотой и серебряной бахромой; на ногах – белые замшевые сапожки с переплетениями из лент. Этот наряд по-особенному оттенял юное лицо семнадцатилетней Параши, очарование которого составлял совсем еще детский овал с выдававшимися скулами и пухлыми щеками. При ее появлении зал разразился аплодисментами.
Эскиз костюма героя (Арминио) для
музыкально-драматического спектакля,
1770-е годы. Художник Л. Марини.
Эскиз костюма героини (Розамунды) для
музыкально-драматического спектакля,
70-е годы XVIII века. Художник Марини.
Элиана любит воина Парменона и не хочет больше таить это чувство: «В сию минуту
он презирает смерть и, может быть, умирает, совсем не зная о моей нежной к нему
любви!» Она протестует против запрета выбирать себе возлюбленного:
«За что нас выбора лишают,
Когда б законы не мешали.
Мы б прав своих не потеряли,
Могли б красой их довершать!»
Она решает, что лучше пойти на поле брани и погибнуть, чем выйти за нелюбимого : «Я хочу быть супругою, а не жертвой прихотей закона! Та, которая презирает смерть, может ли жить в унижении!» Жемчугова буквально завораживала публику в этой сцене. Виртуозные арии Гретри были специально для нее еще усложнены труднейшими фиоритурами, дающими возможность показать необыкновенный вокальный дар артистки. Легкое, летучее сопрано какого-то волшебного тембра прекрасно согласовывалось с ее незаурядной внешностью; вдобавок певица могла ярко и правдиво выразить любое чувство.
Во время спектакля осуществлялось несколько перемен декораций при открытом занавесе, и производились они с молниеносной быстротой. Все превращения находились в ведении машиниста Федора Пряхина, поражавшего своим мастерством всех до единого зрителей кусковского театра. Он выполнял сложнейшие задачи, которые ставили перед ним декораторы русские и парижские. На сцене могли быть изображены и потоп, и пожар, и извержение вулкана; появлялись сказочные видения и исчезали грандиозные сооружения. Крепостной Пряхин держал в своей власти все стихии.
В последнем действии на сцене открывалась величественная перспектива городской площади с возвышением для старейшин. Здесь народ встречал победителей. Они бросали наземь трофеи: «поганые турецкие знамена» с конскими хвостами и кривые сабли. В бою какой-то неизвестный спас военачальника. Этим воином-спасителем оказывалась Элиана. Ее вывозили на богатой колеснице; поверх белого наряда девушки был накинут голубой плащ-мантия с золотой бахромой; над головой гордо колыхались белые и голубые страусовые перья роскошного шлема, украшенного громадным сердоликом; в руках она держала щит и небольшой меч. При общем одобрении Элиана соединялась со своим возлюбленным Парменоном. Народ ликовал.
Массовые сцены вообще, а последняя в особенности, обставлялись с пышностью и великолепием редкостным. Мужественные самнитские воины, пленные турки, молодые женщины, старейшины и прекрасные юные девы – всю эту толпу составляли артисты, танцовщики, хор певчих (более пятидесяти человек), а также статисты из гусаров, лакеев, швейцаров, официантов, умевших держаться с достоинством и красиво носить костюм.
За оперой следовал балет. После спектакля в партер вошли лакеи в голубых ливреях с зажженными канделябрами в руках, и это шествие было похоже на священнодействие. Зал озарился еще более ярким светом, и гости покинули театр.
Слава о шереметевской сцене шла очень громкая. Многие знатные театралы предпочитали кусковские спектакли всем другим, в том числе и постановкам Петровского театра, где тогда играли превосходные актеры. Медокс жаловался городскому начальству, что сборы его падают, так как граф отвлекает публику. Желая подчеркнуть отсутствие всякой выгоды или корысти, Шереметев презрительно отвечал на это: «театр бывает у меня не ежедневный, и при том вход в нем бесплатный». Что же касается владельцев домашних театров, то они почитали за особое удовольствие посмотреть спектакли графа и часто просили его об этом. Княгиня Долгорукова, славившаяся сама как актриса-любительница, писала ему: «Многие дамы из моих знакомых желают иметь удовольствие видеть вчерашний Ваш спектакль, и для того покорнейше прошу Ваше сиятельство одолжить меня среднею ложею для будущего воскресения, если она никому не отдана и не обещана». Большинство опер и балетов, представляемых у Шереметева, являлись театральными новинками и, кроме Кускова, нигде не шли.
Гостила здесь несколько раз и Екатерина II. Специально для государыни в последнее ее посещение разыграли «Браки самнитян». Даже императрицу, привыкшую к придворным зрелищам, поразила грандиозность постановки; она заметила хозяину, что «это был самый великолепный спектакль изо всех, какие ей когда-либо устраивались». Государыня пригласила главных исполнителей к себе в ложу, «допустила к руке» и пожаловала им тысячу червонцев. А через несколько дней прислала Прасковье Жемчуговой бриллиантовый перстень. Даже по отношению к придворным «вольным» актерам подобный акт бывал крайне редким и свидетельствовал об особом их успехе, для актеров же крепостных он являлся беспримерным.
Далее ► Крепостные актеры
Главная ► Мода и история театра
