В Кусковский театр приглашены лучшие знатоки к обучению, и сие приятное провождение времени подавало уже некоторую надежду, что оно достигнет со временем лучших успехов. В качестве учителей и первых исполнителей оркестра – здесь известные виртуозы Фейер и Фациус; музыкальной частью руководят знаменитые итальянские композиторы – сначала Рутини, потом Сарти. Танцовщиков и танцовщиц обучает балетмейстер Ле Пик, ученик прославленного Новерра, и итальянцы Чианфанелли и Козелли. Для уроков драматического мастерства приглашен весь цвет труппы недавно открывшегося Московского публичного театра Медокса: Шушерин, Лапин, Плавильщиков и «несравненная» Мария Синявская. А кое-кто из шереметевских актеров отправляется на «шлифовку» в Петербург, к знаменитому Дмитревскому.
Николай Аргунов. Портрет Прасковьи Ивановны Шереметевой
(в девичестве Ковалева, артистический псевдоним Жемчугова)
в красной шали. 1801–1802. Государственный музей Кусково.
Граф берет на весь сезон ложу к Медоксу, чтобы участники его домашних спектаклей имели возможность видеть игру профессиональных служителей Мельпомены и Талии. Детям, отобранным для обучения сценическому искусству, давалось общее образование: они все должны были хорошо читать, писать и «уметь по-французски и итальянски». Мальчиков брали в основном в малороссийских вотчинах, в селах Борисовке и Алексеевке, славившихся своими голосами. Девочек – «из сирот и придомовых семей», но «чтобы были из себя получше и не гнусны видом и станом», а также «лицом и корпусом не развращены». У них сразу же начинали вырабатывать красивую осанку, одевая их в «корсет и обручи», и приучали к «барскому платью».
Семи лет взяли в дом Парашу, дочь горбатого дворового кузнеца. Ее воспитанием занялась жившая в графском доме бедная родственница, хотя и княгиня, племянница Петра Борисовича Марфа Михайловна Долгорукова. Для маленьких Реметевых пригласили в «мадамы» француженку Дюврии, обучавшую и Парашу; потом появился итальянец Торелли. В атмосфере всеобщей любви к музыке рано выявились необыкновенные вокальные способности этой хрупкой и очень застенчивой девочки. И хотя в ее первой роли – служанки Губерт из «комедии с ариями» «Опыт дружбы» – имелось всего несколько выходов, дебютантку сразу отметили. Дебют состоялся 29 июня 1779 года, а уже на следующий сезон двенадцатилетняя актриса исполнила главную партию Белинды в опере Саккини «Колония, или Новое селение».
Посетителей графского театра поражало непривычно уважительное отношение владельца к «собственным» актерам. В программках первых домашних спектаклей их имена были напечатаны с отчествами, что резало глаз «благородной» публики. Своих дворовых обычно называли Гришками и Парашками, а здесь – Григорий Григорьевич и Прасковья Ивановна. А потом молодой граф ввел еще одно новшество: он дал артистам красивые псевдонимы по названию драгоценных камней. За Парашей закрепляется прозвание Жемчужины (примерно в это время в одном из кусковских прудов была найдена жемчужина, занявшая почетное место в кунсткамере и, может быть, определившая будущий псевдоним актрисы). «Как никакое собрание не может быть ровно и одинаково, то из числа тех девиц одна, одаренная природными способностями, блеснула более всех надеждою», – отмечал Николай Петрович. И эта надежда с лихвой оправдалась. В семнадцать лет Прасковья Жемчугова так спела свою партию в «Браках самнитян» Гретри, что услышать ее старались все любители оперы, даже самые знатные.
Теперь главным чудом Кускова стал его театр, и молодой граф, не довольствуясь Зеленым и Малым театрами, выстроил еще один, начатый перед рождеством и законченный летом к петрову дню – дню ангела отца. Здание его было деревянным, «в три этажа». Считалось, что для «идеального звучания годится только дерево», так как камень никогда не бывает совершенно сухим и поэтому поглощает звук, а не отражает его. Зрительный зал вмещал всего сто пятьдесят человек, хотя гуляющих в Кускове, по сообщениям очевидцев, могло свободно находиться до двадцати тысяч, а иногда собиралось и до тридцати. Из этого можно заключить, что в театр попадали только избранные.
Огромная сцена, занимавшая больше половины всего здания, отделялась от публики белым атласным занавесом, украшенным золотой бахромой и несколькими рядами золотого позумента. На ней размещалось шесть рядов кулис: белые на голубой подкладке, затем голубые на белой и голубые на голубой тафтяной подкладке, подчеркивавшие глубину сцены. По бокам авансцены, между колонн, стояли на тумбах четыре мраморные статуи. Оркестр занимал довольно большое пространство, отгороженное барьером, обитым голубым бархатом.
В партере лежал ковер шахматного рисунка: белый с зеленым. Здесь амфитеатром стояло десять рядов деревянных скамеек со спинками, обтянутыми алым сукном. Зал имел две галереи и парадиз, красиво задрапированные голубой тафтой и белым атласом с золотым шнуром, бахромой и кистями. Между тканью располагались медальоны из лепнины; в нишах стояли гипсовые золоченые скульптуры. Центральное место занимала графская ложа, богато оформленная, как и весь театр, с преобладанием белого, голубого и золотого цветов. Блеск общего убранства усиливался светом центральной хрустальной люстры, шандалами на стенах, а также канделябрами в руках лакеев, стоявших в партере, на галереях и помогавших зрителям размещаться.
Когда зал заполнился, музыканты заняли свои места на трех длинных лавках. Среди них кое-кто из публики с неодобрением заметил молодого графа Николая Петровича: он, «брося гостей, садился меж холопьев своих» с виолончелью – игра на ней «составляла главную страсть его во всю жизнь».
Далее ► Героическая опера
Главная ► Мода и история театра
