Итальянцы пока своего театра еще не выстроили, и Бельмонти попросил у московских властей разрешения «пристроить тот театр на время х каменным палатам в нанятом у его сиятельства графа Романа Ларионовича Воронцова доме», где он еще раньше содержал маскарады, и теперь отданные ему «в дирекцию». Новое помещение Бельмонти оборудовал не слишком богато, но уютно, и даже взыскательные иностранцы считали, что «зрительный зал хорош». Москвичи очень любили этот театр; с обожанием они относились и к «первым сюжетам» своей сцены, особенно к актрисе Елизавете Ивановой, прощая ей за талант беспутное поведение.
Скандал с актрисой Елизаветой Ивановой "на всю Москву"
Когда же «она сбежала» в Петербург с графом Михаилом Федоровичем Апраксиным, московская публика, оскорбленная в своих чувствах, пожаловалась генерал-полицмейстеру Чичерину. Беглянка была найдена и «оттоле господином полицмейстером и выслана». Елизавета возвратилась в Москву, но продолжала публично демонстрировать свою связь. А чтобы полиция не выдворила ее из дома Апраксина за «непотребство», каравшееся тогда тем, что согрешивших «девок» и «женок», правда, простого звания, секли «кошками», Елизавета Иванова заключила со своим покровителем контракт. В нем было записано, что «жить ей у его сиятельства в доме том же, где он сам находиться будет, от 20 марта 1770 года впредь на три года, и иметь ей, Елизавете Ивановой, во все то время смотрение и управление как над людьми его сиятельства, так и над всею ево экономиею и стараться во всем смотрение и надзирание иметь, а за оное договорилась получать жалованья каждой год по пяти сот рублев, да сверх того пищу, обувь и платье, а не выжив сроку, не отходить».
Однако Полицмейстерская канцелярия, обязанная сохранять «крепость контрактов», напомнила обожателю Елизаветы: «как объявленная Иванова на имеющемся здесь русском спектакеле находится актрисою и заключенным с содержателями оного спектакля контрактом обязалася быть при театре и жить в данных от них покоях, следовательно, она, Иванова, свободною почесться не может». Договор признали недействительным и вернули его Апраксину обратно. Обеспокоенный московский обер-полицмейстер граф Толстой просил антрепренеров, «чтоб актрису воздержали», а ее покровитель от него же «был репримандирован» (то есть получил нагоняй).
Но унять знатного «проказника» оказалось не под силу и обер-полицмейстеру, опасавшемуся, по-видимому, не без основания, как бы «сей Апраксин не сделал во пьянстве с сею актрисою смертного убийства». И через какое-то время Москву действительно взволновала очередная выходка буяна. В июле 1770 года он подал в полицию «явочное челобитье», где сообщал, что «в марте месяце пошла к нему во услужение, уволенная от Российского театра, актриса Елизавета Иванова, по договору с ним, графом Апраксиным, на три года», – при этом утверждал, что Елизавета получила от содержателей театра «увольнительное письмо». А 7 июля «в небытность его, Апраксина, в доме, имевшиеся у ней на руках брилиантовые ево вещи, всего по цене на сорок тысяч рублев, покрав, она, Иванова, бежала». И далее просил, «чтоб во всей Москве по частям о сыску ее и о поимке послать приказы и на подписку обывателям бумагу он представляет с таким при том объявлением, что если кто оную поймав в полицию приведет, то оному дано будет от него, графа Апраксина, достойное награждение, в противном же случае, кто ее укрывать у себя будет и не объявит, то подвергнет себя ко взысканию».
Эскиз портрета актрисы-любительницы
Эскиз портрета неизвестной актрисы
Между тем первая актриса «из дому его сиятельства» сбежала не куда-нибудь, а в театр. Вероятно, именно этого и не мог пережить вельможный дебошир и решил отомстить покинувшей его любовнице тем, что ославил ее на весь свет. Такого позора Белокаменная еще не слыхивала, и поскольку здесь была задета в какой-то степени честь московской публичной сцены, то обер-полицмейстер решил приструнить мстительного ревнивца: «Как он, граф Апраксин, оным своим челобитьем просит, чтоб о сыску ее, Елизаветы, во все части послать с подписками приказы, ведая сам, что она навсегда при всем обществе публично на театре представляет, следовательно, она не в бегах и не укрывается, а только он, граф Апраксин, оным своим челобитьем желает общество беспокоить и тем нанести лишнее затруднение. И для того оное, графа Апраксина челобитье отдать ему с надписью обратно (с тем, естли он претензии своей на оную актрису в покраже ею у него означенных вещей искать пожелает, то б ведался формальным судом, где по указам надлежит)». После этого скандала первая актриса начала подумывать о том, как бы уехать из Москвы, где ее репутацию не то чтобы восстановить, но даже и несколько поправить оказалось уже невозможно, хотя заменить ее в ролях пока было некем, почему антрепренеры и прощали ей неоднократное пренебрежение условиями договора.
Эскиз декорации к опере «Талисман». Картина художника Санквирико.
В эти времена нарушения контрактов московскими артистами крайне редки, но все-таки иногда случались, и не только со стороны взбалмошной премьерши. Карались они очень жестко, ибо состав труппы являлся очень небольшим и отсутствие даже одного исполнителя ставило под удар весь спектакль. Когда, например, актера Алексея Синявского обвинили «по жалобе Бельмонтия в нарушении данного им, Синявским, контракта», то его взяли в полицию, где он «содержался» до тех пор, пока обе стороны «между собою положили удостоверение».
Вообще Бельмонти со своим напарником умудрялись вести дело так, что, несмотря на все сложности, сводили концы с концами. Они завели «приличный» театральный гардероб, приглашали хороших декораторов и вводили в практику гастроли петербургских знаменитостей, среди которых несколько раз выступал первый придворный актер Иван Афанасьевич Дмитревский. Все это способствовало тому, что даже распространившиеся по городу концерты не мешали заполняться их театру.
Но вдруг на Москву обрушилось неслыханное по своим размерам бедствие – в 1771 году разразилась эпидемия чумы. Болезнь унесла более половины коренного населения старой столицы и на несколько лет парализовала всю ее жизнь. Когда москвичи пришли в себя и обрели душевные и физические силы заново обживать опустошенный город, они стали думать и о театре. Однако разброд и неразбериха царили в этой области довольно долго.
Во время эпидемии погиб Бельмонти, а его компаньон куда-то пропал. Наследницей «деревянного театра, построенного на Знаменке со всеми принадлежащими к нему машинами, припасами и гардеробом, да и оставшимися к маскарадам и балам разными мебелями» осталась теща Бельмонти – «барона капитана Николая де Мота жена Терезия». В декабре 1772 года «для лутчего во всем том успеха» она приняла в половинную долю «правиантмейстера Матвея Герасимова сына Акулова», но затем, очень скоро, уступила свой пай в столь хлопотном для женщины деле губернскому прокурору князю Петру Васильевичу Урусову – истому любителю театра. В 1774 году, в январе, в связи с отъездом из Москвы, Акулов передал свою часть «второй гильдии купцу Ивану Андрееву сыну Гуткову», перепродавшему ее через несколько месяцев итальянцу Мельхиору Гроти. В 1776 году оказалось, что тот, «не учиня в гардеробе раздела, равно как и не заплатя многим, находящимся при театре служителям жалованья и кредиторам наемной суммы денег, неведомо куда отлучился». Князь Урусов остался один и в августе 1776 года взял «в товарищество» предприимчивого и деятельного Михайлу Медокса (Мекоэла Маддокса), с которым содержал «привилегию» на все увеселения вплоть до пожара, уничтожившего Знаменский театр в 1780 году. Такова, вкратце изложенная, мучительная судьба антрепризы Московского публичного театра в годы после чумной эпидемии, нанесшей ему чувствительный урон.
Правда, большинство актеров чума обошла стороной, но нормальные условия для их творчества восстановлены были очень не скоро, и они разбредались кто куда. Сразу после эпидемии уехала в Петербург Елизавета Иванова, однако через год вернулась: на придворной сцене в те годы безраздельно царила непревзойденная трагическая актриса Татьяна Михайловна Троепольская. Но в Москве Иванова вскоре обретает молодую соперницу – юную красавицу Марию Синявскую. Сразу же после смерти Троепольской (в июне 1774 года) Елизавета отправляется на берега Невы и занимает там место актрисы «на первые роли в трагедиях и комедиях».
К концу семидесятых годов благодаря усилиям Урусова и особенно Медокса жизнь публичного театра стабилизируется. Это совпало с новым бурным всплеском увлечения сценическим искусством в старой столице, где теперь, взамен ушедших в прошлое «охотников», пышно расцветает домашний театр – зимой в городе, а летом в подмосковных имениях.
Далее ► Петр Борисович Шереметев
Главная ► Мода и история театра
