В спектакле родилась и еще одна, совсем уже невероятная театральная стихия. Актер в маске вел куклу. Большая кукла напоминала скорее декоративную игрушку, нежели театрального персонажа. Актер вертел ее в руках и так и эдак, подчеркивая: не настоящая, не оживет. Но вдруг наступали такие минуты, когда кукла обязана была по ходу спектакля ожить: ей надлежало думать, взвешивать, принимать решение. Тогда-то и произошло еще одно чудо – кукла и актер слились воедино, откуда-то возникли у этой куклы взволнованные жесты (а может быть, это были жесты живых, видимых зрителю человеческих рук), взволнованный голос (ну, голос-то понятно чей), движения, полные трепетности, искренней озабоченности случившимся. Актеры играли так, словно забыли, что нет ширмы, за которую можно спрятать свои горящие глаза и свою наполненную переживанием мимику. А потом переход в другое качество – актер снова как бы вселился в образ, который облачен в маску. А рядом с этим и третье качество – очуждение. Уже мы видим только самого исполнителя и его отношение к происходящему: иронически сочувственное – к масочному персонажу и озабоченно-трогательное – к кукольному. Все распалось на составные части.
Прошла секунда. Другая. И снова играется кукольный образ, а
рядом, даже вместе с ним – масочный. Опять очуждение. Сложение? Да, конечно,
сложение. Только в нескольких местах, где актерам удалось балаганную жизнь своих
персонажей (особенно это касалось разбойников) прожить по законам
психологической правды, поверив, что кубики – швейная машина, а палка – машинная
игла, да не просто прожить, а заставить нас, зрителей, поверить в это, поверить
и нетерпеливо ждать, как будут сшиваться цветные штанишки, хорошо ли, прочно ли
сошьются, ждать и волноваться, боясь неожиданной ошибки портных или поломки
самой машинки, – в этих местах возникали какие-то новые взаимоотношения актеров
и зрителей. Трудно это состояние назвать психологическим – очень уж много тут было
невсамделишной и особоусловной игры, но его нельзя назвать и балаганом – слишком
уж глубоко для данной ситуации оказалось переживание актеров, помещенных в такие
странные, но все же определенные «предлагаемые обстоятельства». И, что страннее
всего, условные эти игры и смешные эти игрушки повествовали о самой серьезной
правде жизни. Исследовалось-то в спектакле вроде бы вечное: истинность дружбы,
проверяемой в испытаниях, и бесценность добра и доброжелательства. А открылось,
как будто даже неожиданно, – атмосфера добра и внимания к страданиям другого
сама по себе обладает даром перевоспитывать, улучшать, совершенствовать человека.
Прошло уже много лет после премьеры этого спектакля, а мне, так же
как когда-то критику Н. Крымовой, снова и снова хочется повторять: «А разбойники
перевоспитываются!» И надеяться, что, быть может, вместе с разбойниками
перевоспитывались и зрители, а уж если не перевоспитывались, то хотя бы могли
сочувственно поразмышлять кое о чем – о героях, о себе, о времени.
Наиболее полно, хотя и достаточно противоречиво идея содружества маски и куклы была
реализована московским театром «Жаворонок», руководимым режиссером Б. И.
Аблыниным. Театр этот просуществовал всего несколько лет. Официальное открытие
его состоялось на сцене Московского театра «Современник» в феврале 1968 года.
Начало «Жаворонка» восходит к 1962 году, когда в один из наиболее в те годы
эстетически ущербных театров – Московский театр кукол – пришел в качестве
главного режиссера ученик и соратник Образцова – Б. И. Аблынин.
От спектакля к спектаклю резко менялся облик театра, усложнялись внутренние
сверхзадачи. Пришла культура литературной первоосновы спектакля. Один за другим
рождались интересные, самобытные произведения, например «Мальчиш-Кибальчиш» –
поэтическая сказка Аркадия Гайдара. Впервые театр кукол ставит одноактные пьесы
сатирика Михаила Зощенко (вечерний спектакль-фельетон для взрослого зрителя – «На
четвертой полосе»).
Аблынину разрешают создать студию при театре.
Дипломной работой студии становится спектакль по пьесе Ж. Ануйя «Жаворонок». С
этим спектаклем театр-студия и начинает самостоятельную жизнь. Его сразу же
тепло принимает театральная общественность. Вслед за «Жаворонком» театр
стремится к постановке пьес широкого гражданственного звучания, к пьесам политическим.
Далее ► Эмблема театра
Главная ► Мода и история театра
