Есть спектакли, присутствуя на которых мы забываем о театре, о сцене, о сидящих рядом соседях и отдаемся иллюзии жизни, возникающей перед нами.
Так, забывая о театре и помня о времени и о себе, смотрели чеховские постановки молодого МХАТа люди 900-х годов. Так приходило на премьеры «Современника» в 60-е годы новое молодое поколение, размышляя о судьбе своей и своих сверстников.
Есть спектакли, привлекающие при всей их проблемной сущности еще и собственно театральным началом. Мы замечаем, оцениваем, приветствуем аплодисментами оригинальный и смелый режиссерский прием, профессиональную виртуозность актера, открыто и активно выраженное решение художника.
Спектакль Театра имени Ленинского комсомола «Тиль» по Ш. де Костеру.
Режиссер М. Захаров. Тиль – Н. Караченцев, Неле – И. Чурикова.
Так увлекала на многих спектаклях Вахтангова их игровая стихия, намеренно высвобожденная режиссером, праздничная и яркая зрелищность. Так спектакли Таирова воспитывали не только своим содержанием, но и красотой, высокой гармонией и совершенным эстетизмом.
И на некоторых спектаклях сегодняшнего театра интереснейшие режиссерские решения, неисчерпаемая изобретательность постановочных приемов, сила образного видения лучших художников, синтетическое, сложное в своих основах и истоках мастерство актеров слишком активны, слишком выражены ударно, чтобы мы смогли о них позабыть. Так, например, театр имени Евгения Вахтангова сознательно высвобождает игровую стихию спектаклей, концентрирует и подчеркивает условность сценического зрелища.
Но и в том и в другом случае (разумеется, если речь идет о лучших, высокоидейных и высокохудожественных произведениях нашей сцены) мы не воспринимаем спектакль в раздельности и обособленности его элементов. Мы ощущаем его целостность. Уносим с собой, храним его единый образ, долго помним неповторимую атмосферу спектакля, его актерский ансамбль.
Ансамбль – это не только слаженность слов, реплик, ритмов, движений актеров. Ансамбль в спектакле – это глубочайшее человеческое и художническое взаимопонимание его участников, общность профессиональной школы, этического и эстетического воспитания, это усвоение и утверждение единого стиля, присущего данному театру, данному коллективу. Сравним для примера предельно активное, требующее немедленной реакции, не замкнутое от зрителя, постоянно апеллирующее к нему сценическое бытие актеров Ленинградского ТЮЗа. И существующий в жизненных ритмах, сосредоточенный, почти никогда не общающийся впрямую с залом ансамбль «Современника». Для определения этой абсолютной сосредоточенности, углубленности актера в творчество, независимости актера Станиславский ввел понятие «четвертой стены» – невидимой, проницаемой и тем не менее отделяющей сцену от зрительного зала. Ансамбль – это общее представление об идейной и стилевой сущности пьесы, проникновение атмосферой спектакля. Вот почему актерский ансамбль, кардинально или в оттенках, но всегда разный. Для каждого спектакля режиссер ищет особую природу общения даже тогда, когда осуществляет пьесы одного и того же автора.
На репетициях «Трех сестер» В. И. Немирович-Данченко, имея в виду погруженность чеховских героев в себя, их замкнутость на собственной боли, их сдержанность чувств и глубокое, непреодолимое одиночество, говорил о том, что каждого героя надо «окопать» в отдельности. А в «Чайке» Чехова, самой жестокой и трагичной из всех его пьес, иная природа общения – активная, бурная даже, чреватая многими взрывами, столкновениями, при полном непонимании людей друг другом. Здесь каждый считает, что его несчастье наибольшее, каждый требует к себе особенного внимания, сочувствия – и бедный учитель Медведенко, и блестящая провинциальная «очаровательница» Аркадина. Каждый занят собой. Даже Нина Заречная в последнем акте говорит о театре, о своем призвании актрисы, о трагедии неразделенной любви к Тригорину и не слышит, не понимает, что любящий ее беззаветно, вечно Треплев через несколько мгновений убьет себя.
«Сложное, скрытое, непрямое» общение в «Трех сестрах» и – острейшая «конфликтность», «смертельная борьба», «несовместимость» людей в «Чайке». Так пишет в своей книге А. Эфрос, на репетициях «Чайки» прибегнувший к еще более сильному слову для определения отношений героев – «приставание» людей друг к другу.
Присущая данному коллективу природа ансамбля неизбежно сказывается в построении массовых сцен. В художественном театре придерживались обязательного правила тщательной и яркой индивидуализации каждой из фигур. Придумывались биографии самым незначительным и бессловесным персонажам. Сочинялись гримы, костюмы, разрабатывалась партитура движений. От самых скромных и незаметных исполнителей Станиславский требовал точной реакции на происходящее, глубоко пережитых ощущений и чувств.
Вахтангов требовал заострения, предельного, иногда гротескного сгущения, четкой формальной выраженности каждой из фигур и умел соединить их в монолитный символ, в огромную живую метафору. Так он выстраивал массовку чеховской «Свадьбы». Ярчайшие типажи российского обывательского болота, человеческие уроды во всей их духовной скудости, невежестве, алчности и злобе представали на сцене. Их вовлекал режиссер в стремительный ритм непрекращающейся кадрили. Живая цепь разгоряченных тел, не распадаясь ни на мгновение, неслась по сцене. Мелькали задыхающиеся лица, открытые рты, судорожно сцепленные руки. Материализовалась бессмысленная круговерть жизни, нелепое и жуткое, суетное ее мелькание, бессмыслие жизни, в которой именем «человек» называют лишь лакея.
Далее ► Массовка и построение массовых сцен в спектакле
Главная ► Мода и история театра