На заре своего существования художники молодого МХАТа были одержимы жаждой подлинности. Таких обжитых интерьеров, вобравших в себя тепло, уют и поэзию человеческого обихода, какие были в первых чеховских спектаклях, русская сцена не видела. Здесь каждая мелочь, каждая деталь отзывалась правдой жизни. Счеты дяди Вани и гитара бездомного Вафли, кружевной, отбрасывающий ажурную тень на прекрасное, покойное лицо Елены Андреевны зонтик, вязанье старой няньки, карта Африки на стене и деревянное лото, под стук которого убивает себя Треплев, штоф и рюмка Астрова, книга в руках Маши, самовар, кипящий на накрытом к летнему завтраку столе... Как все это вводит в атмосферу, как объясняет жизнь героев!
Однако уже тогда, на самых ранних этапах Художественного театра в подборе подлинных, реальных вещей на сцене ощущался какой-то второй внутренний их смысл, сопутствующее и очень важное звучание. Они, эти вещи, не «передразнивали», не копировали, не иллюстрировали быт – они выражали и концентрировали его. В них проступало скрытое, почти символическое звучание. И не только в убитой Треплевым прекрасной чайке, но и в обыкновенном, необходимом предмете помещичьего обихода – счетах Ивана Петровича Войницкого. Тонкие пальцы – пальцы одаренного человека, несостоявшегося музыканта, или ученого, или философа дяди Вани отбивали на костяшках убытки и прибыль в хозяйстве усадьбы, но еще и вели безрадостный счет дням, трагически несложившейся жизни.
Спектакль театра на Таганке «Обмен» по повести Ю. Трифонова. Художник Д. Боровский.
Или карта Африки, возле которой Астров, уезжая надолго, навсегда, произносит странную и неожиданную свою фразу: «...А должно быть в этой самой Африке теперь жарища – страшное дело!..» ...Зачем карта здесь, в российской провинциальной глуши? И не так ли нелепа и ненужна она, как все в жизни обитателей усадьбы Вайницких?
Вещей на сцене может быть совсем мало, а может быть вещная теснота, скученность, толчея неживых предметов. В одной из последних премьер театра на Таганке – «Обмене» Ю. Трифонова (художник Д. Боровский) масса старых, потемневших от времени, вышедших из моды вещей придвинута почти вплотную к авансцене. Этажерки и тахта, венские стулья, дряхлые кресла и столы, тусклое от времени зеркало... Людям тесно, неудобно, несвободно в этом деревянном скопище. Они уже не хозяева здесь. Площадь их перемещений сведена к минимуму. Вещь победила, в заботах о «вещном» – о метрах жилплощади, зарплатах, материальных ценностях отошли в забвение ценности души. На темном дереве белые клочки бумаги взывают об обмене места жительства. Обмен и совершится в финале спектакля.
Но не только старую квартиру переменит герой. Разменяет самого себя, прежнего, лучшего. И когда его умерший (давно, еще в 30-е годы) отец скажет: «Как здесь все у вас разрослось...», мы поймем, что это не только о садике старой подмосковной дачки. Но – о жизни, о человеческих компромиссах, о мнимых сложностях и материальных вожделениях. Это – о самопредательстве человека, который по лености и вялости души, отсутствию большой идеи сдался добровольно на милость воинствующему и алчному мещанству.
В системе современного спектакля мы воспринимаем вещь, вещное на сцене через игру, действие, переживание актера. Видим в реальной или преображенной, гиперболизированной форме то, что заставляет нас видеть режиссер и актер. Чрезвычайно важен отбор, оправданность каждого предмета на сцене.
Далее ► Особенности в работе театральных художников
Главная ► Мода и история театра