В начале средних веков были разрушены почти все из известных нам статуй величественных богоподобных автоматов. «Ненависть к языческому антропоморфизму возбудила чувство сильной антипатии ко всем чудесам пластического и механического искусства. Статуи и образы разрушались губительными молотками иконоборцев; автоматы разбивались на куски, и самые сложные части их нежного внутреннего организма были разбросаны повсюду, так что под влиянием безумной ярости слепого фанатизма сломанные и исковерканные туловища многих марионеток валялись вместе с обломками статуй «Аполлона», «Вулкана» и «Венеры».
Менестрель в современном понятии – средневековый певец и поэт. Такой именно смысл это слово имело во Франции и в Англии в конце средних веков, но в пору расцвета национальной французской поэзии оно употреблялось только как не вполне точный синоним, рядом со словами жонглер и трувер.
Очень скоро, однако, христианская церковь снова возродила к жизни и движущиеся фигуры и кукольные представления: наглядность зрелища убеждала сильнее любых проповедей. Средневековые литургии, так же как и мистерии, возродив эстетику ритуальных религиозных представлений, снова обратились к поискам образов нарицательного значения. «Святые Амброзий, Дамазий, Григорий Великий и, наконец, святой Фома отстаивали применение произведений искусства к религиозным целям и одержали победу. Иисус Христос, изображавшийся до этого времени в виде агнца, принимает человеческий вид. На кресте, прежде украшенном только цветами и терновым венцом, появляется изображение искупителя, затем его бюст и все тело, не только нарисованное, но вырезанное и приколоченное к дереву настоящими гвоздями. Появляются статуи Предвечного отца, Иисуса Христа, Пресвятой Девы и Святых, которые при помощи внутреннего механизма двигали головой, руками и глазами».
Сложность изучения процесса складывания «типа жизни» в театре кукол проистекает и из того обстоятельства, что два русла – народное и культовое – развивались здесь не в абсолютной изоляции друг от друга, а в достаточно тесном и еще плохо изученном контакте. Народная комика создавала образы нарицательных героев, образы собирательного значения – они приходили в театр кукол из обряда, народной игры, из сказок, легенд, басен, побасенок. Став театральными героями, они обретали свою самостоятельность настолько, что уже способны были вторгаться в спектакли совсем иной направленности, нежели те, в которых они родились и обрели эту самостоятельность.
Герои народной комики проникали даже в культовые представления. Служители христианской церкви не могли допустить многобожия – это запрещалось религией. Поэтому они не могли впрямую использовать традиции античной религии с ее многобожием и соответственно с многофигурностью ее представлений. Но христианская церковь оказалась неспособной пройти мимо соблазна этой многофигурностью: спектакль, в котором действовали несколько героев, впечатлял неизмеримо больше, нежели действо одного героя – бога Христа. А введение многих героев повело за собой вторжение в спектакль и представителей народа. Вот тут и пришли на помощь образы народной комики. Пусть вначале они изображались на втором, третьем плане, как статисты. Пройдет время, и, мы знаем, все они, эти герои из народа, сумеют занять и в культовых спектаклях вполне достойное место.
«Под гулкими сводами и куполами, овеянными мирным полумраком, возвышался «замок» марионеток, устроенный и украшенный в виде часовни или скинии, в которой были собраны большие подвижные фигуры Иисуса, Марии, Святого Иосифа, Волхвов, Ирода, Рахили, оплакивающей смерть своих детей, и всевозможных христианских святых, изображенных в различных позах, соответствующих особым событиям из их жизни или мученичества».
Фигуры Иисуса и девы Марии не требовали поисков характерности, для этих образов доставало и того чуда оживающей материи, которое уже само по себе могло приводить в экстаз молящихся прихожан. А вот трагически-бытовая фигура Рахили, детей которой погубили по велению царя Ирода, нуждалась в подробной, детализированной окраске. Сценические эпитеты необходимы были и для царя Ирода и для его свирепых воинов. А откуда культовому театру было взять краски и эту характерность, как не из самой жизни?
Украинский и российский литературовед Александр Иванович Белецкий пишет в своем исследовании: «Не менее бурно, чем на западе, светский элемент врывается иногда в церковное представление, и от XIII–XIV веков мы имеем целый ряд посланий и постановлений, воспрещающих, например, духовным и светским лицам, нарядившись в маски, дерзновенно вступать в церкви или кладбища при них, собственно в то время, когда в них совершается богослужение. Уже около 1470 года львовские бернардинцы (монахи ордена святого Бернарда) устраивали на Рождество в храмах подобие ясель с младенцем, выставляли в церкви быка и осла, привлекая народ этими суеверными церемониями. Возможно, что это наглядное изображение рождества Христова дополнялось либо соответствующими песнопениями, либо произнесением отдельных мест из Евангелия, распределенным по ролям. Из этих диалогов, соединенных с декоративной сценой, образовался впоследствии тот любимый в Польше диалог, который носит название «шопки» и так много имеет общего с нашей вертепною драмой».
Далее ► Конфликт с церковью
Главная ► Мода и история театра
