Когда у Медокса давались новинки, то спектакль часто становился событием общегородского значения, и тогда в Петровском театре «яблоку негде было упасть». Как, например, 15 января этого, 1787 года в первое представление «Фигаровой женитьбы».
Граф Альмавива, Сюзанна и Керубино за креслом.
Сцена из пьесы «Фигарова женитьба». Акварель XIX века.
Задолго до премьеры об этой пьесе ходило множество очень разных толков. «Первая побудительная причина к знакомству с Фигаром была – разносимые тогда везде иностранными ведомостями похвалы его «Свадьбе», удвоенные известием, что она в Париже более семидесяти раз сряду играна». Наконец она и в Москву дошла, напечатанная на языке оригинала. «Комедия читана» и расхвалена «почти всеми любящими театр и знающими тот язык». Некоторые представляли ее у себя дома по-французски; а впервые ее показали у московского красавца и богача Степана Степановича Апраксина.
Появилось суждение: «желательно бы видеть ее на нашем языке, но решено, что ни перевесть, ни сыграть ее у нас не можно». Все же нашлись смельчаки, принялись за перевод, о чем и известили публику. Ожидание, однако, оказалось тщетным, так как дело не двигалось. Тогда в соревновательном запале за него взялся некто, скрывшийся за буквами «А. Л.», и издал «Женитьбу» по-русски на свой счет у Николая Ивановича Новикова, типография которого находилась в то время в самом расцвете. Меж собой театралы быстро расшифровали загадочные инициалы: переводчиком оказался Александр Федорович Лабзин – один из видных московских масонов.

Померанцев Василий Петрович
(1736-1809). Портрет работы
неизвестного художника.
Кроме этих интригующих подробностей о пьесе ходило мнение, что она заключает в себе предостаточно «соблазнительного и вольного», и многие «дивились, как позволили ее играть». Цензуру над театральными сочинениями передали Московскому университету (правда, очень ненадолго), и главным цензором над репертуаром Петровского театра состоял первый ректор этого учебного заведения – Харитон Андреевич Чеботарев, усмотревший в произведении Бомарше «полезное нравоучение для публики». Вдобавок переводчик, издавая для русского зрителя «Фигарову женитьбу», снабдил ее огромным предисловием, разъясняющим все «темные места» комедии.
Таким образом интерес к премьере был «подогрет» заранее, и все театралы Москвы 15 января 1787 года устремились к Медоксу. Кто не имел своей ложи, напросились к знакомым или родственникам; на спектакль привезли и «собственных» актеров, обязанных «старательно перенимать урок».
В «Фигаровой женитьбе» играли лучшие исполнители. Это время – с 1785 по 1787 год – можно считать временем наибольшего успеха Петровской сцены – «от успеха зависело счастье театра; доходы его имели один источник: поспектакельные сборы, а публика тогда только и платила щедрую и обильную дань, когда в театре находила наслаждение». И зрители действительно наслаждались представлениями, в первую очередь благодаря актерам.
Некоторые из них, хотя были уже маститыми, еще не
состарились и находились в расцвете. Среди таких – знакомый уже нам Василий
Померанцев, когда-то начинавший в труппе полковника Титова. Правда, в «Фигаровой
свадьбе» он играл всего лишь доктора Бартоло, однако актер всегда «чрезвычайно
умно создавал свои роли в комедии». Очень к месту здесь пришелся его излюбленный
жест, когда «особенно много у него действовал указательный перст, которым он
иногда приводил зрителей в содрогание». Торжеством же Померанцева признавались
роли в драмах, ибо «всякая искусственность исчезала и оставалась одна голая
природа; он увлекался чувством, являлись слезы, высказывался голос души, а
жестикуляция и позы не повиновались строгим законам тогдашнего искусства», как
считали знатоки классицизма. Но и они прощали это артисту. Один из «присяжных
посетителей» Петровского театра, расчувствовавшись, изрек:
«К чему те искусство?
Оно не твой удел.
Твоя наука – чувство!»
Когда Померанцев играл в драмах – Гартлея в «Евгении» или Одоардо в «Эмилии Галотти», – «все у него было свободно и вольно; грудь его наполнена была всеми тонами, а глаза изображали все страсти: ярость, горесть и прочие чувства были его собственностью, он располагал ими как хотел».
Особенно блестящим находили его дуэт с «первою трагическою актрисою» Марией Синявской, которая «в пламенных неистовых ролях действительно была превосходна». В этом сезоне (в сентябре 1786 года) они оба потрясали публику в драме «Зоа».
Далее ► Мария Синявская
Главная ► Мода и история театра