История моды маски куклы костюма

«Жаворонок» Бориса Аблынина

На авансцене – шеренга аскетически строгих стульев. Люди, затянутые в черное, устроились на них, словно они собираются пробыть здесь вечность. Их лица закрыты газетами. Медленно падает один из развернутых листов. Светлое лицо девушки, умное и строгое, смотрит в зал серьезно и внимательно. Она говорит негромко: «Франция – она вся в этих двух чистых нотах, в этой веселой песне маленького жаворонка, застывшего в небе в солнечных лучах в минуты, когда в него стреляют. Это лучшее, что в ней есть». Исчезают листы газеты. Они превращаются в тоненьких, хрупких кукол, изображающих героев будущего спектакля.

Так начинается постановка знаменитой пьесы Жана Ануйя «Жаворонок».
Все в спектакле неожиданно и ново. Актеры не прячутся за ширму. Ширмы нет. Они все время остаются на сцене, рядом со своими куклами. Куклы движутся и говорят, чтобы достовернее и полнее раскрыть сложные, противоречивые характеры своих героев. Куклы будут спорить, плакать, бороться и побеждать. А кукловоды лишь иногда обратятся к зрителям и, глядя им в глаза, произнесут те фразы, которые драматург поручил им сказать от его авторского имени, чтобы они прозвучали особенно четко. В ту минуту, когда девочка Жанна оказывается наедине, лицом к лицу с инквизицией и смертью, актриса отбрасывает куклу. Теперь она станет играть Жанну уже в живом плане.

Жанна – маленькая светловолосая девушка, почти девочка, ее играет Нина Шмелькова. Трудно состязаться с исполнительницами, за плечами которых мировая слава,– ведь пьеса Ануйя обошла подмостки лучших театров мира (она, правда, никогда не шла в театре кукол). Юная актриса оказалась не столько преемницей более зрелых и более знаменитых актрис, исполнявших роль Жанны, сколько первооткрывательницей.

«Жаворонок» стал Программным Спектаклем театра. Его «Чайкой». Общественность, пресса сразу же отметили это. «Всякое серьезно выбранное название театра несет в себе образ, связанный с его программой, с его предполагаемым лицом. Жаворонок – маленькая серенькая птичка с небольшим голоском, очарование ее не в пышном оперении, не в мощном размахе крыльев, не в заливистых трелях. А в том радостном чувстве весеннего обновления, напора освобожденных сил природы, которое издавна связано у людей с появлением этой птицы. Насколько соответствуют творческие устремления театра избранному названию, мы имели возможность судить по спектаклю Жаворонок». Прочтенная с четких идейных позиций советского художника, пьеса «Жаворонок» становится действенным оружием в борьбе за утверждение высоких гуманистических идеалов. Спектакль отмечен поиском необычных выразительных средств. Заслуживает всяческого уважения стремление режиссуры найти в произведении Ануйя почти газетную публицистичность. В спектакле достигнуто полное единомыслие режиссера с художниками, хороший вкус и изобретательность отличают всю зрелищную часть спектакля. Каждое дыхание куклы (особенно ее рук – живых рук артиста) тщательно отобрано и отточено до циркового блеска, и, когда эта тончайшая механика согревается вдохновением и юмором актера, возникает произведение искусства, которое сообщает и исчерпывает большое социальное явление. Мы не беремся судить, верно или неверно в принципе решение ануйевского «Жаворонка», предложенное Борисом Аблыниным. Любое решение верно, если оно убеждает. Но во всяком случае, способ видения и исследования мира этим художником, безусловно, интересен и таит в себе большие возможности. У театра есть все. Молодость, увлеченность в овладении миром идей и миром театра».

Москва отнеслась к новому спектаклю, как и к самой идее студии, тоже более чем доброжелательно: «Жаворонок» Жана Ануйя, поставленный режиссером Борисом Аблыниным, один из самых парадоксальных, ярких, ироничных и остроумных спектаклей, идущих в нынешнем сезоне. Да, это неожиданно для зрителей – трагедия, разыгранная куклами и масками. Молодому коллективу удалось пронести сквозь все эпизоды пафос пьесы – гимна свободе мысли, гимна смелости, не отступающей перед смертью». Суждения современников, не обращавших особое внимание на совершенно необычное использование кукол и масок в одном спектакле, ни разу не останавливались на мысли об эклектичности приема или неправомерности жизни трех разнородных стихий в одном чрезвычайно стройном, хотя и сложном спектакле.

«Московская правда» писала спустя некоторое время после премьеры, когда были выверены все акценты постановки, уточнены все оценки: «Спектакль задуман как эксперимент. Неожиданно использование элементов почти забытого уличного, балаганного зрелища. И все же успех этого эксперимента во многом зависит от самых традиционных вещей. От того, что спектакль решен в едином стиле, с должной мерой юмора и вкуса. От отличного актерского ансамбля, от превосходного исполнения главной роли Н. Шмельковой, которая уверенно преодолела очень нелегкий переход от специфики работы артиста-кукловода к процессу творчества драматического актера».

Точнее всего, пожалуй, смысл и качество этого приема было объяснено критиком Л. Булгак в ее статье, опубликованной в журнале «Театр»: «С бытовыми историями военной жизни Жанны кукла справится отлично, – пишет Булгак. – Но как только встанет сложная психологическая проблема, как только чувства станут так огромны, что игрушечное кукольное сердечко не сможет их вместить и передать, – актеры снимут черные маски и свои глаза, свои сердца, свои мысли и чувства откроют зрителям. Это очень тонкая игра, и актеры с ней отлично справляются, легко превращаясь в комментаторов или соучастников жизни Жанны. Постановщик Аблынин, художники Синецкий и Капранова придумали этому представлению своеобразную, неожиданную форму, которая часто помогает дочувствовать то, что не скажешь впрямую словом... Образность и символичность спектакля так сложны, глубоки и насыщенны, что каждая деталь имеет несколько разнохарактерных значений и о каждой такой детали – оформления или актерской игры – можно было бы написать увлекательное исследование. Куклы – огромные, тяжелые деревянные головы, вовсе безголовый палач, вырастающий до ужасных размеров и между ними люди – сегодняшние, теплые, естественные, старающиеся понять и тех и других, помогающие благородству и доброй мудрости выразить себя до конца, помогающие до конца стать явной бесчеловечности... Сплетение торжественности и иронии подчеркивает величие дела Жанны, оттеняет нашу иронию над бессилием догм, сопровождает трагический карнавал, в котором история и современность переплетаются причудливо, забавно, но всегда с глубоким смыслом».

Живое, талантливое, творческое начало, способное спасти страну, целый народ, способное произнести «да», когда этого требует Родина, и способное выдавить из себя «нет», если этого требует совесть, и – мертвое: догматически, словно унылый диск, вращающееся по одному и тому же кругу одних и тех же доводов, аргументов, постулатов, решений, уложений, взглядов – живое и мертвое вступило в единоборство в этом спектакле. И ничто не способно было точнее и лучше выразить это живое и это мертвое, чем открытый взгляд чистого девичьего лица и огромная, застывшая, завершенная маска. Глаза, лицо меняли свое выражение, потому что Жанна долго искала тот выход, который должен был привести ее к правде. Чтобы произнести свое решительное, свое великое «нет», она должна была вначале испугаться всего этого застывшего ужаса и сказать первоначальное «да», то самое «да», от которого потом нужно было отречься, откреститься, за которое нужно было каяться.

Далее ► Трагедию играют куклы

Главная ► Мода и история театра