Премьера – праздник. Премьера – экзамен. Не только для молодых, но и для самых опытных и знаменитых актеров, режиссеров. Как напряжены, до предела заполнены волнением минуты до открытия занавеса – и здесь, в зале, и там – за непроницаемыми складками занавеса, на сцене, где молчаливо высится, словно ждет декорация, откуда ушли рабочие и куда вот-вот вступит истинный хозяин нынешнего вечера, его главная фигура– актер. Какое напряжение, какое ожидание в ложе осветителей, у пульта машиниста сцены, в оркестровой яме у музыкантов, в кабине радиотехника и у шумовиков, невидимая работа которых станет сегодня громом грозы, или тишиной летнего вечера, или щебетом птиц на рассвете, или скрипом и лязгом металла в рабочем цеху, или тяжким грохотом близкого боя, лязгом гусениц на разбитой военной дороге. Как волнуются костюмеры, бутафоры и художник-сценограф, автор оформления, задержавшийся на сцене в последнем стремлении что-то исправить, устранить какое-то несовершенство...
Константин Станиславский
Художник Николай Андреев, 1921 год
Современные спектакли идут с обычным, матерчатым занавесом, занавесом световым и вообще без оного. Тогда мы, зрители, можем подробно рассмотреть обстановку будущего действия и даже некоторых персонажей, занявших свои места на сцене задолго до начала спектакля. Но как бы там ни было, первые, начальные мгновения спектакля, в особенности премьерного, пожалуй, схожи.
Вступит ли медленно нижний свет, зажжется ли рампа, поползет ввысь по мягким и тяжелым матерчатым складкам яркая полоса, расширится, чтобы слиться в пространстве сцены с лучами верхних софитов, ударят ли косо в зал лучи светового занавеса– это призыв к вниманию и сосредоточенности. Свет призывает. Свет начинает отсчет спектакля.
И особенно звучит, особенно воспринимается первая реплика. 14 октября 1898 года, в день открытия Московского Художественного Общедоступного театра, на премьере «Царя Федора Иоанновича» первыми прозвучали слова: «На это дело крепко надеюсь я!» Реплика князя Андрея Шуйского казалась и актерам и зрителям «знаменательной и пророческой». В нее только что родившийся театр вложил всю силу своей надежды на успех, на будущее.
Если бы театральные стены и занавес были проницаемыми!.. Какие бы странные, драматические картины, неожиданные поступки вполне взрослых и разумных людей довелось бы нам наблюдать! Есть книги, есть свидетельства переживших эти незабьваемые и тяжкие мгновения.
«Стараясь подавить в себе смертельный страх перед грядущим, представляясь веселым, спокойным и уверенным, я перед третьим звонком обратился к артистам с одобряющими словами главнокомандующего, отпускающего армию в решительный бой. Нехорошо, что голос мне то и дело изменял, прерываясь от нарушенного дыхания... Вдруг грянула увертюра и заглушила мои слова. Говорить стало невозможно, и мне ничего не оставалось, как пуститься в пляс, чтобы дать выход бурлившей во мне энергии, которую я хотел тогда передать моим соратникам и молодым бойцам. Я танцевал, выкрикивал ободряющие фразы, с бледным мертвенным лицом, с испуганными глазами, прерывающимся дыханием и конвульсивными движениями. Этот мой трагический танец прозвали потом «Пляской смерти».
...Станиславский перед началом спектакля «Царь Федор Иоаннович».
Разумеется, так было далеко не всегда, быть может, вообще один-единственный раз в большой и богатой биографии Константина Сергеевича. Но ведь нужно помнить, что вечером первого представления «Царя Федора» решалась судьба будущего театра – Художественного Общедоступного. Суд зрителей и критики приговорят «быть или не быть» новому начинанию.
Далее ► Премьера как ожидание и открытие
Главная ► Мода и история театра
