Не было занавеса и декораций. Пустая коробка сцены затянута черным бархатом. Черная бархатная ширма. Мягко звучат первые музыкальные такты. Струнный квартет начал музыкальную тему Пети. Так же мягко, как первые звуки, словно неземной походкой, вышел на сцену и сам герой – легкая кукла (голова-шарик, укрепленный на палке, с желтым хохолком на макушке) – без привычного тяжелого туловища, в белом одеянии, белом шелковом облаке, разрезанном двумя языками алого пламени. Казалось, пионер Петя не вышел, а выплыл.
По словам Аристотеля, – "комедия – это драматическое воспроизведение дурного, порочного, но такого только, что возбуждало бы смех, а не отвращение". Это определение, данное в Греции, верно и для современной комедии, хотя на пути ее развития чисто этическое понимание ее несколько расширилось. Собственно слово "комедия" означает песнь, певшуюся на празднике Диониса. Из этих песен и обособились первые комедии.
И возникало ощущение, что именно энергичный решительный взмах его рук рождает эту музыку – романтически-возвышенную, конкретно-осязаемую. Уже в этом опоэтизированном появлении героя угадывалась значительность предстоящего рассказа. Петя идет своей легкой походкой, а за его спиной, где-то в глубине черного пространства, в такт его движениям вдруг возникает, взвивается вверх, растет, закручиваясь кудряшками, тоненькая светящаяся линия. Золотая черточка в безвоздушной, глухой черноте. Словно невидимый волшебник, художник вывел перед нами незаметным глазу пером изящную золотую линию.
Линия бежит вверх, делает извилистый полукруг, несколько причудливых зигзагов и словно утомившись, стремительно падает вниз. Золотое на черном. И вдруг мы намечаем, что бег линии сложился в графически тонкий, ажурный рисунок. Выросло большое, раскидистое дерево. Новые такты. И снова дерево. Третье, четвертое. Шагает Петя, а за его спиной – уже целый лес. Где-то сбоку, вдали возник веселый кружок воды – мы догадались об этом но разбежавшимся тонким золотым линиям кругов.
Запела птичка – откуда-то сверху возникла трепещущая, живая человеческая рука, изобразившая эту птичку, беззаботными переливами флейты рассказала музыка о безмятежности ее полета. Царственно-изящные деревья выстроились в ряд, в ажурном перекате засверкала вода. Все, в том числе и кокетливо-спокойный полет птички, предвещало доброе настроение хорошо начавшегося утра.
Вдруг стихию радостного ожидания разорвала глухая, тревожная интонация.
Но еще заливистее поет флейта, еще легче порхает между купами деревьев веселая
птичка-рука. Снова мелькнула в музыке тень тревоги.
А потом опять – безмятежность. На золотистой линии круга появилась уточка: две руки с заносчиво поднятым
мизинцем – хохолком утиного хвоста. Такая уж у уточки музыкальная тема – чуть
насмешливое скерцо. Она пронизана легкостью, бездумностью, доверием.
Щебечет птичка. Твердит свое уточка. Идет веселая перепалка. И снова тревога. Слышен крик Пети. Опасность: вспорхнула птичка. Заработала лапками уточка. Появляется черная, как смоль, красавица кошка. Кларнетист, актер и художник в непостижимом единстве создают нам образ этой кошки. Она как будто и похожа на всех кошек мира, но в то же время ни на одну из них. Нам удалось угадать ее характер – сочетание ловкости и вкрадчивой осторожности. За мнимым безразличием увиделось что-то страшное.
Вместе со звуками фагота появилась фигура дедушки. Он взволнован. Фагот ворчит нудно и утомительно. Во всем облике старика – что-то тяжелое, замедленное, скованное. Приземистая походка его вызывает не жалость, а раздражение. Дедушка догоняет Петю, резко хватает его, уводит. Старик идет грузной походкой усталого человека, Петя парит рядом с ним. И в дуэте двух одинаковых по фактуре, но таких разных по поведению кукол угадывается не просто сравнение приземленной практичности и неземной отрешенности, а нечто большее, нежели способна раскрыть обычная жанровая картинка. Дедушка тянет Петю домой. Не пускает, не разрешает. Тревожится.
Быть может, права именно трезвая практичность? И как бы ответом на этот вопрос из-за деревьев возникает огромная пасть лохматого серого волка. Волк – груда серого пушистого меха – выдвинулся на сцену будто нехотя и сразу же, казалось, заполнил собой все пространство. Он неповоротлив, но и величественно-изящен, огромен, значителен, смотрит на все тупо-спокойно и никуда не спешит. Волк прошелся, нехотя оглядываясь по сторонам. И мы будто физически ощутили гулкость его тяжелых металлических ребер, мы скорее угадали, нежели увидели, что волк – это огромная пружина, будто обвитая, унизанная мехом. Музыкальная тема его мрачна, расплывчата и односложна одновременно. Она звучит властно, гнетуще, подавляет.
Зазвенели ударные. Тревога! Метнулась вверх кошка. Закрякала, заметалась в ужасе уточка. Волк настиг ее с легкостью бабочки. Трагическая безысходность своеобразного реквиема (это трансформированная – угнетенная, но при этом величественная тема уточки) переходит в музыке в торжество, апофеоз безнаказанности. Воцаряется тревожный, пугающе-напряженный покой. Качается на ветке кошка. Притихла птичка.
И вдруг черный лохматый клубок, свернувшись, стремительно взвился вверх и распластался в воздухе. И мы видим уже не кошку, а огромную спираль, обвитую черной пушистой ниткой. Спираль растянулась на всю сцену. И ускользнула, собравшись.
Слабо, исподволь зазвучала тема Пети и наткнулась на тему волка. Легко, как воспоминание, пронеслась тема уточки. Тема Пети растет. И вот появляется он сам во всем великолепии своего бело-красного сияния. Рядом с Петей возникает новая фигура – в ярком малиновом плаще, с огромной палкой-трубой в руке (мы понимаем – это ружье, не очень обычное, правда. Нечто вроде символа протеста и мести). Рядом с малиновой фигурой, плечом к плечу, возникла фигура зеленая, потом – ярко-оранжевая. И весь этот строй, разноцветно-яркий, единый, двинулся на волка. Волк огрызнулся, заметался. Так началась борьба.
Растет музыкальная тема Пети. Теперь уже она звучит как активная тема протеста. Новые краски – оттенки мужества и героичности – обретает и тема птички. Петя бросил, взметнул вверх огромную веревку-петлю. Он понял, что именно так надо поступить, чтобы в эту петлю угодила голова волка. Груда серого меха взметнулась, ударилась оземь и тихо осела, признав себя побежденной. Вот уже льется победный марш. Глохнет в радостном строе звуков тема ворчливого дедушки-фагота. Вновь тихой струей – воспоминанием – потекла тема реквиема – тема прощания и бдительности.
После спектакля понадобились секунды, чтобы понять секрет того, как театр рисует золотом по черному бархату: просто, пользуясь «черным кабинетом», актер незаметно стягивает с выгнутых из металла линий – деревьев, забора, озера – надетые на них «перчатки» из черного бархата, невидимые зрителю.
Понадобились дни, чтобы спектакль обрел восторженных зрителей – ими оказались и дети и взрослые. Одних волновала динамика сказки. Других – радость знакомства с овеществленными музыкальными образами (которым, кстати, могло быть дано достаточно широкое толкование).
Трактовка спектакля «Петя и Волк» была признана уникальной. Ведь она опиралась на конкретность каждой музыкальной фразы, такта, ни в чем не нарушала прозрачного плетения любой динамически развивающейся партии, ритмически-четкого столкновения музыкальных образов. Рассказ о безнаказанности силы, обуздании ее и сложности борьбы был сделан без тени морализации. Понадобились годы, чтобы понять, чем стал спектакль болгарских кукольников для развития современного искусства играющих кукол.
Далее ► Куклы различной конструкции
Главная ► Мода и история театра
