История моды маски куклы костюма

Обаяние и талант актера Ефремова

Актеры не творческого, ремесленного типа знают две крайности. Одни из них прячут свою беспомощность, бедность души, блеклость индивидуальности за всевозможными наклейками, накладками, толщинками, ухищрениями сложного и обильного грима. Другие оказываются скаредно привязанными к себе, ограниченными, переполненными собой. Их быстро узнаешь; через пять-шесть ролей они уже ничем не могут удивить, потому что до конца, до донышка прочитаны зрителем. При этом они очень любят ссылаться на опыт таких будто бы не перевоплощающихся актеров, как Олег Ефремов, Кирилл Лавров и др. В этом случае они заблуждаются сами и вводят в заблуждение окружающих.

Да, тот же Олег Ефремов очень редко прибегает к помощи внешних, вспомогательных средств. Грим его всегда чрезвычайно скромен – актер играет со «своим лицом». За многие годы его работы в «Современнике» и уже не первый сезон во МХАТе мы не вспомним его в парике, в фундаментальном, меняющем облик, фигуру костюме. Он всегда узнаваем. В разных ролях мы слышим его личную интонацию, особую, доверительно-простую манеру речи. И тем не менее после талантливых ефремовских ролей рождается в нас ощущение встречи с новыми и особенными, самобытными и неповторимыми людьми.

Ефремов Олег Николаевич актер и режиссер
Ефремов Олег Николаевич, актер и режиссер

Вот царь Николай I в спектакле «Декабристы» по пьесе Л. Зорина на сцене «Современника». Царь появляется в эпизодах допросов после разгрома восстания. Молодой еще, поджарый и тонкий полковник в белом Преображенском мундире и лакированных ботфортах. Грим не заметен. Парика Ефремов не надевает. Один лишь Преображенский мундир и подобострастное отношение участвующих в сцене сановников указывают на то, что перед нами высшая фигура российской империи. Но движется спектакль. Николай то гневен, то грустен, то площадно груб и злобен, то елейно велеречив. С Волконским, Рылеевым, Трубецким, Каховским он – разный. Царь-лицедей. Царь-оборотень, еще только пробующий свою силу. Ефремов прекрасно передает этот талант притворщика, многоликого Януса. Он так глубоко погружается в недра темной, самолюбивой и жестокой души Николая, солдафона на троне, что постепенно меняется и внешне. Во всяком случае для нас, зрителей.

В знакомом, не скрытом гримом, очень русском лице Ефремова проступают какие-то новые и неожиданные черты. Лицо становится суше, жестче. Как у злой, исподтишка больно кусающей собаки повисают складки щек. Морщины жестокости в углах рта – хорошо промытые, резкие морщины человека, не знающего сердечной широты, благородства, сострадания. Обаяние актера Ефремова, обаяние ефремовского облика – простого, подвижного, пронизанного добродушием и мягкостью – к концу спектакля исчезает совершенно, сменяясь отталкивающей и холодной маской. Мы читаем в этом лице, ощущаем в нервных, дерганных и напряженных движениях заурядность человека, волею случая поставленного судьей и вершителем судеб людей. И вдруг приходит на память, что царь Николай в своих жилах имел немалую долю скучной, скаредной, бездарной остзейской крови. (Романовы были немецкой династией на русском троне.) Через механицизм движений, деревянность интонаций, через жесткость и ординарность лика царя Николая талантливый, душевный и русский актер Ефремов, не прибегая к ухищрениям портретного грима, сумел сказать об этом зрителю.

Не так давно Ефремов сыграл Пушкина в спектакле Московского Художественного театра «Медная бабушка». Высокий, худой, светлоглазый Ефремов – маленького потомка арапа Петра Великого, Пушкина в самую страшную и трагическую пору его жизни.

...1836 год. Безденежье, растущие долги, непреодолимость цензуры, унижение камер-юнкерства, двусмысленность положения мужа красавицы-жены, замеченной и обласканной самодержцем, неизбежность и близость трагедии столкновения с Дантесом... Оцепенение отчаяния, предельность отчаяния у художника, имевшего несчастье родиться в жестокий и страшный век; отвращение к жизни, последняя усталость гения, травимого «чернью», – вот что с огромной силой прозвучало в образе. Этот Пушкин лишь поначалу казался непохожим. Для зрителя, потрясенного драматической и сложной игрой актера, в финале спектакля сходство виделось безусловным. Смешно говорить, но когда Ефремов – Пушкин вместе с Е. Евстигнеевым – Соболевским, А. Поповым – Жуковским выходил кланяться в финале, он, одинаковый в росте с этими высокими актерами, казался намного ниже их. Пушкин 1836 года, измученный, трагически всматривался в зал Московского Художественного театра 70-х годов.

Далее ► Актриса Мария Бабанова, мастер пластики и «биомеханики»

Главная ► Мода и история театра