Можно считать еще недостаточно изученной связь между народным кукольным театром и письменной, «книжной», как ее нередко называют, литературой. Еще в начале XX века, критикуя утверждение историка и театроведа Морозова (История русского театра до половины XVIII столетия, Спб., 1889): «...взаимодействие между книжною и народною словесностью было весьма слабо», выдающийся историк русского театра кукол, литературовед, академик Владимир Николаевич Перетц в своем исследовании, посвященном именно этой проблеме, доказывал, что связь эта оказалась неизмеримо более глубокой и всеобъемлющей, чем она иногда представляется в последующие эпохи.
Мальвина – кукла, «девочка с голубыми волосами и фарфоровой головой». Сбежала из театра Карабаса Барабаса и живет в домике в лесу. Она красива, «хорошо воспитана», любит покомандовать другими, а Буратино считает ее плаксой и приставалой. В Мальвину влюблен меланхоличный поэт Пьеро, который считает себя женихом Мальвины.
Исследуя сборники пьес польских и русских авторов XVII века, Владимир Николаевич Перетц находит там множество сцен, целиком совпадающих со сценами, уже знакомыми по записям народных кукольных драм («на русском языке существовали эти диалоги и сами по себе, независимо от больших драм»). Перетц проводит исключительно ценное для историка театра кукол изыскание, показывая и обратный процесс – использование кукольниками интермедий и интерлюдий, имевших литературную первооснову.
Героями театров кукол славянских народов бывали, как правило, самые различные персонажи: герои рождественских драм, бытовые фигуры, забредали к ним в соседство даже персонажи античной литературы. Рассматривая одну из интерлюдий XVIII века, относящуюся к народному театру кукол, Перетц пишет: «Героем этих интерлюдий является плутоватый и мстительный слуга, издевающийся над господином, – тип, унаследованный еще от «античной комедии» (например, в «Лягушках» Аристофана – Ксанфий). Черты пследнего еще более рельефно выделяются в четырех интерлюдиях, образующих как бы одну комедию из быта шляхты с обширными вкусами, но с тощим карманом».
Исследователь русской и украинской литератур XVI–XVIII веков Владимир Николаевич Перетц убедительно показывает, как перетолковывался и видоизменялся каждый образ: сам народ корректировал и переакцентировал то, что выходило из-под пера «барской» польской литературы. «Первоначально у польских авторов изображение простонародных типов было намеренно карикатурным, тогда как у малорусских писателей XVIII столетия народ, угнетенный шляхтой и лишенный права исповедовать религию отцов и дедов, изображается с глубоким сочувствием и жалостью».
Украинский и российский литературовед Александр Иванович Белецкий в своем исследовании уточняет эту мысль, добавляя: народная речь потому и оставалась «хранителем национального самочувствия», что она впитывала в себя все богатство народной поэтической культуры.
«Помимо отголосков духовных драм, – пишет Белецкий, – и невольных интермедий в вертепной драме слышатся отзвуки народных песен, юмористических анекдотов и прибауток; все это, равно как и центральная, овеянная некоторым романтизмом персона Запорожца, содействовала быстрому обращению вертепной драмы странствующих школяров в общенародную – в том же, если не в более точном, смысле этого слова, какой мы прилагаем, например, к «Царю Максимилиану» и другим драмам великорусского простонародного театра».
Для историка театра кукол чрезвычайно интересен тот вывод, который естественно напрашивается из исследования Перетца. Он касается не только роли литературы, поддерживающей народный язык, но и необычайно высоко оценивает роль самого языка.
«Начатки возрождения белорусской литературы скрываются в XVIII веке. От последнего десятилетия мы имеем памятники, свидетельствующие о том, что в области светской литературы в Белоруссии наблюдается то же, что и на Украине: старые формы литературы оказывают значительную поддержку возникающей литературе в народном языке: юмористические вирши, интерлюдии, в которых первоначально народная речь употребляется смеха ради, – становятся хранителями национального самочувствия».
Размышляя о тех реальных путях, которые превратили комические элементы, «междувброшенные забавные игрища», поначалу существовавшие только в «серьезной» драматургии, в самостоятельную комедийную европейскую литературу, академик, родоначальник исторической поэтики Александр Николаевич Веселовский называет два «способа» этой исторической реализации. «Двум способам, – пишет он, – была дана возможность приобрести прочную почву народному комическому началу, два приюта открылись ему – малорусский вертеп и легкие отрывочные сцены в стиле интерлюдий. Согласно своему первоначальному характеру вертеп имел целью изобразить наглядно во всей подробности как Рождество Христово, так и предшествовавшие и последующие события».
Далее ► Народные комедии
Главная ► Мода и история театра
