Идти в репетиционной работе от актера, открывать в нем единственное, неповторимое, дать ему осознание себя, своей миссии, своего места в искусстве – этим профессиональным даром в совершенстве обладали и Станиславский, и Немирович-Данченко, и Вахтангов, и вообще лучшая наша режиссура.
Сколько неожиданно родившихся на репетиции талантов, раскрытых судеб знает история нашего театра! Молодого Николая Хмелева не приняли в студию МХАТа. А когда приняли, то ценили в основном за энтузиазм, за влюбленность в сцену, да еще за несомненные способности художника. Первые роли были крошечными в сравнении с теми, что получали товарищи, – Марей в «Пугачевщине», дворник Силан в «Горячем сердце», глубокие старики для совсем юного актера. Но там, на репетициях «Горячего сердца» и «Пугачевщины», Станиславский и Немирович-Данченко почувствовали, каким может стать этот подвижный, беспокойный, нервный юноша, в которого никто особенно не верил. Они угадали в Хмелеве скрытую и мощную энергию образного видения, талант характерного актера во всеобъемлющем смысле этого понятия. Они увлеклись редким сплавом хмелевской страстности, повышенной эмоциональности и острого аналитического ума, склонности к самопознанию, самоисследованию и стремления к предельной формальной выраженности образа.
Актер Хмелев Николай Павлович
в роли Забелина в спектакле МХАТ
«Кремлевские куранты» по пьесе Николая Погодина
После малых эпизодических ролей они (безусловно рискуя, споря с сомневающимися) отдали ему важнейшую роль большевика-ленинца Пеклеванова в «Бронепоезде 14-69», трагического Алексея Турбина в «Днях Турбиных». А потом были Николай Скроботов («Враги»), князь («Дядюшкин сон»), Каренин («Анна Каренина»), Тузенбах («Три сестры»), И родился великий советский артист Хмелев.
Для настоящего режиссера, воспитателя и руководителя актерской массы, репетиция – всегда риск, эксперимент, поиски нового качества в исполнителе, опровержение устоявшихся и привычных представлений. Это – расширение диапазона, поиски новых красок и возможностей в исполнителе.
«Ну, это, насколько я знаю, четвертая авантюра режиссера Алексея Попова в смысле распределения ролей!» – воскликнул драматург Н. Ф. Погодин при известии, что на роль его Григория Гая, крупного советского строителя, коммуниста-ленинца, одного из больших командиров первой пятилетки, назначен М. Ф. Астангов. Известный «кинозлодей» 30-х годов, игравший преимущественно шпионов, фашистов, «бывших людей», актер европейской внешности, язвительно-саркастического ума, скорее отрицательного, чем положительного, обаяния, – и все это для Гая, в самом имени которого слышится весенний, радостный шум времени, для Гая-победителя, широко и мощно шагающего по земле, рожденного для того, чтобы преодолевать препятствия, бойца и созидателя, человека-красавца.
Первые три «авантюры» режиссера Попова – это Борис Щукин – Суслов в «Виринее» Л. Сейфуллиной (признанный комик молодой вахтанговской группы в серьезной, драматической роли сибирского большевика, солдата первой мировой войны). Это острохарактерный гротескной остроты актер Дмитрий Орлов (совсем недавно в том же «Доходном месте» блистательно сыгравший старого крючкотвора и взяточника Юсова) – в роли рабочего парня Степашки, первым в стране сварившим нержавеющую сталь («Поэма о топоре» Н. Погодина). Это, наконец, изысканная, хрупкая, с нежнейшим голосом серебряной свирели Бабанова – рабочая девчонка Анка («Поэма о топоре»).
Разумеется, никакой авантюры и пробы на авось в назначениях А. Д. Попова не было. Просто режиссер заметил в этих столь разных актерах одно их общее, не подозревавшееся ранее (хоть и были они уже известными зрителю, режиссуре, критике) качество – дар «заразительной, действенной мысли на сцене» (А. Попов).
Этим руководствовался режиссер. И, как мы знаем сегодня, рисковал не напрасно. Павел Суслов, сталевар Степашка, Анка, равно как и астанговский Григорий Гай, стали в истории советского актерского искусства крупнейшими этапными творениями.
Далее ► Актер Олег Басилашвили и режиссер Товстоногов
Главная ► Мода и история театра
