В отношении Петра к брачному союзу было какое-то инстинктивное ощущение радости жизни и жажды ее продолжения. Как будто эта языческая радость, подавляемая церковью в русском человеке на протяжении многих веков, вдруг взбунтовалась и мощным всплеском вырвалась наружу. Язычеством отдавало и от необузданных шуток государя, по смелости, остроте и озорству граничивших иногда с недопустимым.
Художник Василий Иванович Суриков. Большой маскарад в 1772 году на улицах Москвы с участием Петра I и князя-кесаря Ромодановского.
Когда Петр в 1697 году был за границей, «патриарх» Зотов писал «протодиакону П. А.», то есть Петру: «Зело удивляемся Вашей дерзости, что изгнанную нашу рабыню, то есть Масленицу за товарища приняли, не взяв у нас о том свободы. Только ведайте, есть при ней иные товарищи: Ивашко (пьянство) и Еремка (любовные удовольствия) и Вы от них опаситесь, чтоб они Вас от дела не отволокли; а мы их дружбу знаем больше вашего». Петр сумел во всю свою жизнь тесно дружить с «Ивашкою» и «Еремкою», но дела никогда не забывать и, будучи во многих вопросах христианином, в отношении брака оставаться совершенным язычником.
Половину лета до взятия Выборга Петр проводит на взморье, остальную часть года - в Петербурге, занимаясь его обстройкой и брачными союзами племянницы Анны Иоанновны с герцогом Курляндским и сына Алексея с принцессой Вольфенбюттельской. 17 апреля 1711 года Петр выехал из Петербурга в прусский поход, затем прямо проехал в Карлсбад для лечения водами, и в Торгау для присутствия при браке царевича Алексея. В Петербург он вернулся лишь к новому году. В июне 1712 года Петр опять покидает Петербург почти на год; он едет к русским войскам в Померанию, в октябре лечится в Карлсбаде и Теплице, в ноябре, побывав в Дрездене и Берлине, возвращается к войскам в Мекленбург, в начале следующего 1713 года посещает Гамбург и Рендсбург, проезжает в феврале через Ганновер и Вольфенбюттель в Берлин для свидания с новым королем Фридрихом-Вильгельмом, потом возвращается в Санкт-Петербург. Через месяц он уже в финляндском походе и, вернувшись в середине августа, продолжает до конца ноября предпринимать морские поездки. В середине января 1714 Петр на месяц уезжает в Ревель и Ригу; 9 мая он опять отправляется к флоту, одерживает с ним победу при Гангеуде и возвращается в Петербург 9 сентября.
Алексей Петрович Боголюбов. Сражение при Гангеуде 27 июля 1714 года.
Вскоре после бракосочетания Анны Иоанновны и герцога Курляндского царь устроил еще одно – 14 ноября Петр женил своего любимого карлика Якима Волкова; на его свадьбу собрали более семидесяти карликов и карлиц, свезенных сюда не только из Петербурга, но и из Москвы и других отдаленных мест.
Вслед за этим уморительным торжеством празднуются именины Меншикова, а 22 декабря 1710 года было получено неожиданное известие о том, что турецкий султан объявил войну России. Петр с Екатериной отправились к армии, а «парадиз» оставлен был на губернатора. Возвратясь в Петербург, Петр переводит сюда в 1714 году из Москвы Сенат, и с этого момента начинаются действительно регулярные заботы по строительству возлюбленного «парадиза». Однако лучшим и красивейшим домом Петербурга оставался все еще дворец Меншикова, где уже по традиции происходили все самые публично значимые торжества. Именно здесь в середине января 1714 года праздновалась свадьба самого «князь-папы» Никиты Моисеевича Зотова, и зрителями ее в течение нескольких дней стали не только гости меншиковского дома, но и жители всего Петербурга. Она состоялась сразу же после святок, во время которых государь со своим «всешутейшим собором» разъезжал по дворам со «славлением», и являлась продолжением этих праздников с ряжеными и озорным шутовством. Кстати, и поводом к этой свадьбе послужило злое озорство Петра: женить Зотова он решил после того, как тот попросился отпустить его в монастырь доживать свои годы.
Иван Никитин. Портрет княжны Смарагды.
Предполагаемый портрет Марии Кантемир, фаворитки Петра Великого.
Все в этой затее выглядело странным, немыслимым, небывалым, начиная с самого жениха, которому перевалило за семьдесят, и кончая свадебной процессией, бывшей не чем иным, как ярким маскарадом. Приготовления к нему длились около трех месяцев. Каждые четыре лица имели особый костюм и свой музыкальный инструмент. Таких четверок набрали целых сто, и, соответственно, сто различных инструментов составили презабавное музыкальное оформление этому шествию. Глашатаями стали четверо самых страшных заик. В свадебные маршалы, в дружки и в шаферы назначены были почти окаменевшие от дряхлости старики. В скороходы определены самые тучные особы, с трудом носившие свое тело и едва державшиеся на ногах. Венчать престарелого «молодого» и его невесту – здоровую и бодрую тридцатичетырехлетнюю вдову – должен был столетний священник, потерявший зрение, слух и память. Его держали под руки и кричали ему в ухо слова молитвы, которые он все время переспрашивал и путал. Происходящее доходило порой до кощунства, однако вызывало у окружающих все-таки смех, а не слезы.
Сам Петр был одет «фризским» (фризы – народность в Нидерландах) крестьянином и вместе с тремя генералами в таких же костюмах возглавлял свадебную маскарадную процессию, искусно выбивая барабанную дробь. Вслед за ними ехал князь-кесарь, или, как его еще часто называли, «царь Московский», – Ромодановский. Его везли на огромных козлах, приделанных к саням. На четырех длинных концах козел сидело по большому медведю; их кололи острыми рогатками специальные служители, идущие рядом. Страшный рев зверей сливался с адской музыкой ста инструментов и со звоном колоколов под звуки которых «молодую» пару проводили к алтарю, а потом и к свадебному пиру.
За столом почти все показалось бы нам уже знакомым, кроме того, что над головой жениха вместо свадебного венка висела серебряная фигура Бахуса, сидящего на винной бочке: из нее новобрачный все время цедил себе вино. Да еще одна пикантность была приготовлена гостям: из двух огромных пирогов опять появились карлики. На мужском столе – «очень красивая карлица, совершенно нагая и украшенная красными лентами и фонтажем», а на женском – карлик. Карлица произнесла небольшую, довольно шаловливую речь, угостила из своего бокала некоторых гостей и остатки допила сама, после чего ее убрали со стола.
Крепкими напитками потчевали в этот раз особенно усердно. Членам «всешутейшего» собора помогала еще и «князь-игуменья» – разбитная Авдотья Ржевская, так что к полуночи все гости были мертвецки пьяны. Но царь пожелал кататься на санях, и те из гостей, кто мог встать на ноги, последовали за Петром во двор. «Государь сел на запятках саней Зотова в виде его лакея», и кавалькада помчалась по петербургским улицам. По дороге царь останавливал этот поезд у чьих-нибудь ворот, и пьяная ватага заваливалась в дом, где хозяева спешили выставить угощение, – опять пили, ели и отправлялись дальше. По пути пьяные вываливались из саней, «так что к утру вся округа, с разбросанными спящими людьми, напоминала скорее поле сражения, усеянное трупами, нежели прошедшую свадьбу».
Далее ► Ассамблеи
Главная ► Мода и история театра
