Опустела, затихла Москва. Двор и приближенные к нему бояре, новоявленные
дворяне, приказные, купцы – все потянулись на север, – «в Москве запрещено
селиться и строиться» и приказано Петром «понуждать жителей» к скорейшему выезду в Петербург.
Самые лучшие месяцы для такого путешествия – декабрь и январь. В другое время
года приходилось тащиться из Москвы в Петербург две-три недели, а то и больше, увязая в непроходимой
грязи, мучительно перенося тряску на ухабах и пыль бесконечных дорог. Зимой же
этот путь совершается суток за четверо и может доставить даже известное удовольствие.
Дорожные сани обычно были «закрыты кругом и хорошо укутаны, чтобы даже ни малейший ветер не проникал внутрь, и только по боковым сторонам вделаны два малюсеньких оконца; внутри приспособлены карманы и сумки для съестных припасов и книг, а вверху над головой висит фонарь с восковой свечой». Из меховых шкур стелилась постель, в которой путешественник лежал всю дорогу, а в ногах клались нагретые каменные плиты или фляги с кипятком; около них ставился ларец с вином и водкою, в такой спальне ехали день и ночь, выходя разве «за надобностью», тем более, что по всей дороге тогда еще не было ни гостиниц, ни постоялых дворов, только двадцать четыре почтовые стоянки, называвшиеся ямами, где ямщики меняли лошадей.
Выехать старались засветло. С наступлением темноты в городе начинали хозяйничать разбойники и грабители; зимою без убийств и разбоев не проходило ни одной ночи. Московские воры, наглея день ото дня в отсутствие государя и войска, довели свой разбойничий промысел до известного мастерства: «Они становились где-нибудь за углом и бросали толстые дубины в головы проезжающих или проходящих с такой ловкостью, что редко давали промаху». Молниеносно обобрав жертву, разбойники скрывались неведомо куда. Оставшиеся в Москве жители спешно укрепляли дворы и дома, стараясь по вечерам не выходить на улицу.
Путники, покидающие Москву, едут по ней медленно, оглядываясь на многочисленные купола церквей, печально поблескивающие в лучах зимнего солнца. Но едва они минуют заставу, как извозчик издает молодецкий свист и пускает лошадей в галоп. На смену прощальной грусти к путешественнику приходит ощущение простора, свободы, и он с удовольствием обозревает округу, в которой, впрочем, ничего примечательного не встречается.
«От Москвы до Твери лишь изредка попадаются селения, состоящие из гурьбы изб крестьянских, поставленных на голых открытых полях». Избы сложены из обструганных бревен без извести и без железа. Если мороз к ночи крепчает, то путники, пожалев лошадей и ямщика, ищут ночлега в такой крестьянской избе. Хоть не отличается она удобствами и чистотой, но прельщает своим теплом.
В жилищах этих, как правило, нет окон, разве что маленькое, в две ладони, заставленное промасленной бумагой или холстиной и имеющее деревянную задвижку. Четвертую часть избы занимает печь, на которую забирается семейство, включая взрослых, детей, а иногда собак и кошек. Те, кому не хватило места, размещаются на полатях под потолком. Спят полунагие: «на всех остается только рубашка да крест, а на хозяине еще и кошель, висящий рядом с крестом». За стеной в сенях возится, хрюкает и квохчет домашняя живность. Свечей нет; как стемнеет, зажигают множество тонко наколотых лучинок, которые в зажиточных домах втыкают одну за другой в металлический светец, подставляя под него кадку или ушат с водой. В избах победнее суют лучины прямо меж бревен в стену или ходят, зажав их горящими во рту.
Гостей крестьяне встречают и с радостью и с явной опаской. Последнее время до них доходят тревожные новости. Из Москвы, куда деревенские ездят очень редко, многие возвращались, пережив страшное, по их мнению, надругательство. У застав и ворот солдаты по государеву указу сгоняют с телег всех приезжающих в город и, «поставя на колени, тут же огромными ножницами отрезают длиннополые их одежды по колено», а затем отпускают с миром. Крестясь и чертыхаясь, они улепетывают назад, порой забыв, за чем приехали. Многие москвичи разделяют недоумение этих людей, но, наученные горьким опытом, чаще всего не пускаются в обсуждение новых порядков, а рассказывают были и небылицы, вывезенные из Первопрестольной. Чуть забрезжит рассвет – путешественники уже на ногах и спешат отправиться дальше.
Далее ► Скоморохи тверского коменданта
Главная ► Мода и история театра
